Александр Трофимов - Необходимей сердца

Они продолжали говорить, — звуки обволакивали Андрея родным теплом, и он радовался, что у него есть и мать, и отец, что можно слышать по утрам их голоса, близкие и теплые. И даже сейчас, в размолвке, которую он уловил, чувствовалась их любовь друг к другу, не выветренная долгой совместной жизнью.

В эти часы ему думалось, что он никогда не будет старым и его лицо навсегда сохранит молодую гладкость кожи. Он с облегчением услышал щелчок замка — родители ушли — и тут только, ощутив себя вольным, скинул одеяло…

Открытое окно было как выход в другой мир, и он представил, что деревья и кусты во дворе — это водоросли, а сам он плывет на батискафе и сейчас из-за кустов сирени выплывет оранжевая рыба. Он выглянул в окно, чтобы удостовериться, что он не прав. Двор радовал пустотой, и только слева от окна слышался неторопливый разговор метлы с мостовой — они всегда скучали друг без друга, а когда встречались по утрам — долго не могли наговориться. Чтобы не мешать им беседовать, птицы молчали. Золотые шары на газоне были словно остановившиеся в полете брызги солнца.

Улица ждала Андрея. Он надел спортивный костюм и выбежал во двор.

Липы еще спали, и он подумал: вот отцвели и теперь не хотят рано просыпаться. Андрей качнул ветку, та разбудила другую, маленькие, поплотневшие к осени листья вздрогнули, точно сережки в ушах преподавательницы литературы Татьяны Ивановны.

Мысли о ней приносили самую большую радость. Андрей представил ее лицо, освещенное внутренним, всегда весенним светом, и улыбку, в которой принимали участие все мускулы лица — такая улыбка выдает доброго человека.

Андрей побежал быстрее, возбужденный мыслью, что увидит сегодня Татьяну Ивановну, и ему даже показалось, что она смотрит сейчас на него. Ветер обтекал его со всех сторон, словно теплая речная вода. Андрей бежал и слышал свое сердце…

Школьные ворота разделяли жизнь на две части. Андрей невесело шагнул во вторую ее часть. Даже воздух возле школы казался плотнее, словно успел пропитаться бесчисленными формулами и спряжениями английских глаголов. Как защитная реакция на вступление под своды знания, была мысль, что сегодня — литература и он сможет увидеть Татьяну Ивановну и слушать ее целый урок, в очередной раз смутно понимая, о чем она говорит своим веселым голосом. Ее голос и был для Андрея голосом утра. Если бы ему разрешили лишь ладонью дотронуться до ее волос, он мог бы поклясться, что всю оставшуюся жизнь будет учиться на одни пятерки.

Но первым уроком была мучительная физика. И все, что говорилось учительницей, он пропускал мимо ушей, погрузив глаза в «Вино из одуванчиков». Жизнь, придуманная писателем, казалась реальней, чем настоящая жизнь. Педагог привычно что-то писала на доске, а Андрей привычно ее не слушал.

Если бы в школе не преподавали историю и литературу, то вообще незачем было бы ходить в школу. Учительница физики утверждала, что физика понадобится в жизни, учительница математики говорила то же самое, и все учителя говорили одинаковые вещи про свой предмет. Когда же он смотрел на своих родителей, то видел, что ни один из предметов им в жизни не понадобился, хотя он считал отца и мать счастливыми, потому что они жили так, что им не хотелось другой жизни. Если бы они помнили закон Архимеда, теорему Безу или умели чертить — это ничего бы не прибавило к их жизни, это знание не прибавляло счастья и Андрею. Более других было ему смешно утверждение преподавательницы английского о том, что без знания иностранного языка нет культурного человека. Андрею всегда хотелось встать при этой, часто повторяемой, фразе и спросить: «Сотни тысяч людей не знают английского языка, что же — они бескультурны?» Он так не думал. Он подозревал даже, что и директор давно забыл английский язык и присутствует на уроках иностранши лишь по необходимости.

Однажды Андрей заглянул через плечо директора в его синюю записную книгу, размером с толстый роман. Под фразой «Люблю Татьяну» был нарисован автомобиль «Жигули», о котором директор мечтал уже несколько лет.

В свои пятнадцать лет Андрей больше всего любил играть в футбол. В игре был азарт, заставляющий забыть обо всем. Играть начинали еще в школе, на большой перемене. Воротами служили камни. Требовательно звенел нудный звонок, но его не было слышно — крики заложили уши. Бедный мяч быстро стирал бока о ботинки и о землю, и на смену ему приходил другой, купленный в складчину.

Учительница химии, высунувшись в окно, громко звала ребят, в твердой уверенности, что изучение химии принесет больше удовольствия.

Марина Матвеевна выстроила опоздавших у стены и несколько минут внимательно их изучала, наверное, так Левенгук впервые изучал под микроскопом каплю воды.

— Полюбуйтесь на будущих чемпионов мира по футболу, химия им не нужна.

Андрею показалось, что даже знатоки химии, взиравшие на школьников с классных портретов, вздрогнули от ее голоса и у гениев химии на лицах появилось такое выражение, словно они завидовали молодым футболистам.

Марина Матвеевна провела бритвенным взглядом по распаренным физиономиям:

— Ну что же, химия нужна мне. А вам придется сдавать экзамены. Так что милости прошу к доске, мои дорогие. Кто первый?

В рядах любителей футбола произошло замешательство, но оно продлилось лишь несколько мгновений — каждый думал, что обращаются к нему. Убедившись, что вопрос прозвучал риторически, провинившиеся замерли.

— Нет смелых, нет смелых, — бросила гордо Мария Матвеевна, словно играла в футбол против всей команды и счет был сухим в ее пользу. — Что ж, буду спрашивать по порядку.

— Я готов ответить, — выступил вперед отличник Максимов, принимая на себя учительскую атаку.

— Ты-то ответишь, я не сомневаюсь, только чему ты можешь научиться у двоечников? Футболу? — И она пытливо посмотрела на Максимова, твердо уверенная в том, кому с кем дружить. Она и рассаживала всех на своих уроках по этому принципу.

Учительница не испытывала ни к кому из ребят ни ненависти, ни презрения, ни злости, но твердо знала, что ничем, кроме страха, класс удержать в повиновении нельзя.

— Можешь сесть, — сказала она Максимову.

Максимов вернулся на место, и Андрей увидел в его позе интерес зрителя — тот уже хотел развлечения и не сочувствовал друзьям. Никто не хотел выходить к доске. Сидевшие радовались, что опоздавшие тянут время, а те, подхлестнутые вниманием класса, уже вели себя непринужденно — переминались с ноги на ногу, с оскорбленным видом поглядывали на учительницу. И Андрей понял, почему в стоящих рядом с ним произошла такая перемена: им стало все равно, поставят им сейчас двойки или поставят потом, да они и привыкли давно к этим двойкам. Все равно исправлять их в конце четверти с помощью длительных высиживаний и заискивания. Андрей посмотрел вокруг себя, полагая, что все думают так же, как он. И мгновенно голова Марины Матвеевны повернулась к нему, как магнитная стрелка к северу. Глаза ее встретились с глазами Андрея, и он впервые не отвел взгляда.