Кирилл Рябов - Пёс

Бобровский улыбнулся, вспомнив, как они целовались, лёжа на берегу. Как катались на слоне. У слона были проблемы с пищеварением. Он то и дело останавливался и наваливал кучу. Но это было смешно. А погонщик что-то причитал на птичьем языке и гладил слона по морщинистой морде. Наверное, боялся, что белые туристы потребуют возврата денег за такую поездку. И пытался разжалобить. Но они были всем довольны.

Бобровский зашёл в подъезд, поднялся на свой этаж. По лестничной площадке нервно расхаживал какой-то алкаш. Он был опухший, весь растрёпанный, в драных джинсах и застиранной футболке. К тому же вонял мочой. Бобровский поискал в карманах ключи от квартиры. Алкаш преградил дорогу.

— Наконец-то, блядь! Час тут торчу! Ты где шляешься?

От удивления Бобровский приоткрыл рот и сказал:

— Эээ…

Игнатьев резво всадил кулак ему в живот и добавил коленом в лицо. У Бобровского всё закружилось перед глазами, ни вздохнуть, ни выдохнуть. Он стоял враскорячку, ухватившись слабой рукой за перила, чтобы не покатиться с лестницы. В голову ему пришла идиотская мысль, что это любовник Насти, который решил, что Бобровский загнал её в гроб, и пришёл отомстить. Но почему такой уродливый и вонючий?

— Кто ты такой? — простонал Бобровский.

Обычно Игнатьев на этот вопрос отвечал какой-нибудь крутой фразой, услышанной в голливудском боевике. Например, «твой самый страшный кошмар» или «последнее, что ты увидишь в жизни». Но сейчас у него не было настроения. Он прождал этого полудохлого мудака сорок минут. Какая-то бабка, спускаясь по лестнице, наорала на него, обозвала козлом вонючим и олигофреном. Было жарко. Кристина еблась где-то с кем-то. И от него действительно воняло. А сейчас ко всему прочему он ушиб колено, врезав Бобровскому прямо в лоб. Игнатьев умело заломил ему руку и потащил вниз по лестнице. Бобровский едва успевал переставлять ноги. Болел живот, а лоб наливался тяжестью. Казалось, вот-вот в глаза хлынет кровь.

— Молчи, тихо! — сказал Игнатьев. — Руки переломаю. Будешь запястьями надрачивать.

Они выбрались на улицу. Бобровский икнул, изо рта у него выплеснулась кислая пена. Прямо на New Balance вонючего урода. Но тот не заметил. Он распахнул дверь машины и втолкнул Бобровского на заднее сиденье. Сам сел за руль, поправил зеркало и немного отдышался.

— Сейчас поедем в одно место и поговорим, — сказал Игнатьев. — И учти, у меня отличная реакция. Попробуешь меня схватить, пристрелю. У меня пистолет.

Бобровский лежал на сиденье. Живот потихоньку отпускало. Но на лбу выросло что-то больное и упругое. А вывернутая рука вообще не шевелилась.

Игнатьев дал по газам, с визгом выкатил со двора. Но потом немного сбавил. Настроение стало лучше. Он даже начал напевать:

— На века, на века, мы запомним ЧВК… тарарарурам… На века, на века, мы запомним ЧВК…

Бобровский наконец смог нормально дышать и сел, придерживая руку. В машине тоже ужасно воняло. На полу валялись пустые банки из-под пива, сигаретные пачки, упаковки от орешков и чипсов. Он посмотрел на водителя. Стриженый затылок и грязь за ушами.

— Ты кто такой? — повторил Бобровский.

— Твой самый страшный кошмар, — ответил Игнатьев.

— Очень сильно сомневаюсь.

— Правда? Сейчас приедем, убедишься.

Бобровский не чувствовал ни страха, ни злости. Только скуку, усталость, небольшое любопытство. Кто этот вонючий мужик с грязными ушами? Может, это какая-то ошибка? Сейчас его застрелят, с кем-то перепутав. Не такой уж плохой вариант, если вспомнить о грядущих перспективах. Здоровой рукой Бобровский достал из кармана пачку сигарет, зажигалку и закурил. Игнатьев оглянулся, но ничего не сказал. Потом ещё раз оглянулся и внимательно посмотрел на Бобровского. Тот с безразличным видом курил потрескивающую сигарету. Кажется, даже шишка на лбу его не волновала. Игнатьев вдруг понял, что этот хмырь его не боится. И это было плохо. Бывший омоновец не отличался выдающимся умом. Но твердо знал, что главная движущая сила его деятельности — страх. Ради этого он оставлял оскорбительные надписи на стенах должников, резал двери ножом, звонил по ночам и, имитируя кавказский акцент, угрожал выебать мать, дочь, сестру, отрезать голову и выпотрошить живот. Ради этого он поджигал машины, бил людей и обливал их мочой. Вовсе не из садистских наклонностей. Хотя они тоже имелись. Главное — чем сильнее был запуган должник, тем быстрее и охотнее он возвращал долг, с любыми немыслимыми процентами. Лишь бы перестать бояться. А некоторые от страха лезли в петлю, вскрывали вены, глотали смертельные дозы снотворных таблеток. Бывало и такое.

Бобровский докурил и сунул окурок в пивную банку. Игнатьев опять оглянулся.

— Ты чего там шуршишь, падла? Нож достаёшь?

— У меня нет ножа, — сказал Бобровский.

«А если бы был? Смог бы я воткнуть ему в шею?» — подумал он.

— Хорошо, — сказал Игнатьев. — У меня есть. Могу показать.

Бобровский закрыл глаза. Его укачало. И стало тошнить.

Они приехали в промзону.

На большом пустыре стояли корпуса предприятий, складских помещений, заводских цехов. Торчала кирпичная труба котельной. Некоторые предприятия были заброшены и огорожены высокими заборами. Кто-то разрисовал их уродливыми граффити.

Игнатьев, не доезжая сотню метров, свернул с трассы на грунтовку. Под шинами зашуршало. Бобровский открыл глаза, потрогал распухший лоб. Наверно, есть лёгкое сотрясение. Зато рука болела гораздо меньше. Бобровский уже мог спокойно ею двигать. Они остановились рядом с ржавой и заросшей сорняком узкоколейкой.

— Всё, вылезай, — сказал Игнатьев.

Бобровский выбрался из салона. На земле лежал небольшой булыжник. Бобровский пошевелил его ботинком. Тут же вылез Игнатьев, обошёл машину спереди. В руке он держал пистолет. Стволом вниз. Пистолет был пневматический, к тому же с пустым баллончиком. Но выглядел грозно. Если не показывать узенькое дуло.

— Боишься? — спросил бывший омоновец.

— Кого?

На секунду Игнатьев пожалел, что вообще вышел сегодня из дома. Он мог сидеть в «ВК» и клеить понравившихся баб, попивая пиво. Или смотреть на порношлюх, которые дрочат за деньги перед веб-камерой. А что вместо этого? Сначала чокнутая медсестра. А теперь этот полудохлый осёл, которому на всё плевать.

Послышались далёкие раскаты грома.

— Дождь будет, — сказал Бобровский. — Наконец-то.

Игнатьев подбежал к нему и со всей дури пнул в голень. Когда он служил в ОМОНе и носил килограммовые берцы, этот приём получался гораздо эффективнее. Но и сейчас вышло неплохо. Бобровский запрыгал на одной ноге, потерял равновесие и повалился на колючий грунт. Тут же получил ногой по рёбрам и рукояткой пистолета по затылку. На несколько секунд Бобровский лишился сознания, а когда очнулся, обнаружил, что лежит лицом в мелких камешках. И сразу стало больно. Он застонал и попытался ползти.