Шандор Ласло-Бенчик - В тугом узле

И тот же вопрос:

— Скажи, батя, а почему именно нам важно, чтобы было в ажуре то, чего не хватает?

— Потому что мы родились на этот свет не только для того, чтобы затылок чесать. Общество тебе не за это платит. Ну, Богар, кругом! Одна нога — здесь, другая — там!

Ну а что касается этих ворот, тут он не даст нам ответа, в чем, кто и насколько здесь прав, или хотя бы частично прав. Истина тут, наверное, подобна машине: складывается из многих составных деталей. И тоже всегда отсутствует всего одно-два зубчатых колесика. Зачастую и не установишь, по чьей вине.

В конце концов оставалось только одно: каждому делать свое дело. Так поступили и мы.

Без лишних слов мы вылезли из грузовика, а остальное уже пошло само собой. Даже дирижировать не нужно было.

Мы осмотрели опоры ворот, в основном, конечно, не с той точки зрения, как они вообще смотрятся, а с той, что с ними можно сделать.

В конторке вахтера дежурил лысый Руди. Болезненно толстый пожилой человек. Глаза его были мутными от сонливости! Мы попросили у него ключи; он выдал их нам в одну минуту и, наверное, с четверть часа делал об этом запись в журнале — целую вечность.

Беспокойство он начал проявлять лишь тогда, когда, глядя на наши целеустремленные действия, начал догадываться, какой террористический акт мы готовим против доверенной ему ценности: вывески нашей фирмы и решетчатых заводских ворот.

— Э-эй! Стоп! Если вы притронетесь к воротам, я доложу об этом!

Яни Шейем его утихомирил:

— Спокойствие, фатер! Волнение для вас — излишняя роскошь. Не нужно сюда смотреть, тогда и нечего будет докладывать. Ясно? Так что оставайтесь спокойно в своей клетушке, потому что тут сейчас начнется небольшой сквозняк.

— Но чтобы потом все поставили на свое место! Как было, — и старик послушно повернулся спиной к воротам, показывая этим, что он ничего не видит. Мол, пусть бригада проезжает как сможет.

А мы уже приподняли и сняли одну створку ворот и убрали ее с дороги. Марци Сюч принес инструмент: четыре молота с длинной ручкой, каждый весом по семь кило. Виола отобрал из деревянных клиньев четыре самых здоровенных и самых прочных. Мы вместе с Яни Шейемом раздобыли два приличных листа железа и одну длинную металлическую балку — она была ужасно тяжелой, мы еле ее притащили. Папаша Таймел плелся следом за нами и спрашивал: «Чем вам помочь, ребята, чем помочь?» Я сказал ему: одним — освободить от своего присутствия. Он скривил физиономию. Однако к балке даже не притронулся. Тем временем Рагашич длинной жердью измерил высоту ворот и высоту ящиков вместе с грузовиком. Судя по отметкам мела на жерди, нам для свободного проезда не хватало двенадцати сантиметров. Батя кивнул головой, потом повернулся к грузовику и, прислонившись к капоту, закурил, созерцая, как работают его сыны.

На это нужно было посмотреть.

Мы как раз остановились на минуту привычно перевести дух перед ожидавшей нас работой.

За нашей спиной холмистую пустынную местность плотной коричневато-серой пеленой окутывал сумрак, а перед нами, над базой, лились потоки света и простирались до самого сверкающего огнями города. Будто мы пришли из мрака и вот находимся на пороге яркого, светлого, красивого мира, — нужно преодолеть только одно досадное препятствие.

Опоры ворот покоились в забетонированных гнездах, причем с учетом песчаной почвы, достаточно глубоких. Но мы знали, что они будут нам послушны и прекрасно выдержат небольшую операцию. Мы проложили стальную балку внизу поперек опор. Железные листы, назначение которых состояло в том, чтобы не дать деревянным клиньям уйти в землю, положили вплотную к самым опорам. Между балкой и листами образовалось крохотное расстояние. Сюда мы установили по паре клиньев, острием к острию, чтобы они могли наползать друг на друга. Клинья были крепкие, тридцатисантиметровки.

По два человека стали к каждой опоре: у одной — Яни Шейем и против него Виола, у другой — мыс Мишей Рагашичем. Дело простое. Суть его в том, чтобы четыре молота строго синхронно и с одинаковой силой били по клиньям. Потому как если ворота начнут подниматься неравномерно, косо, то шпунты опор ослабнут, перекосятся, рама деформируется, сварочные швы лопнут, и ущерба будет больше, чем пользы. Словом, делать нужно было с умом. С умом? Нужен хороший ритм — в этом погрешить было нельзя. Нужна была особая, сверхчувствительная гармония, единый настрой на безупречные совместные действия.

— Ну, что, человекоподобные? — спросил Яни Шейем и поплевал на ладони. Потом хохотнул. Это означало, что в последующие минуты он будет заправилой, будет задавать темп, а нам только следует быть предельно внимательными. — Итак, включаем автоматику. Э-эх, ра-аз!..

Говорят, когда-то подобные работы выполняли под песню. Мы к этому не привыкли, не умели, и нас это не увлекало. Когда надо, ту же функцию выполняла ругань или дружные выкрики. Или, если в группе находится этакий добровольный шут, — бессмысленные, шутовские присказки, экспромты, на которые мастак был Яни Шейем, когда был в форме.

— Где милашка, здесь милашка, вот она, урра! — начал он для подогрева. Мы взмахнули молотами. — Шлеп по ней, у-ух!

Мы долбанули молотами по задкам клиньев. А дальше все пошло как по-писаному, словно само собой. Клинья со скрипом стали налезать друг на дружку, принимая на себя балку, балка — опоры, и незаметно, медленно и красиво, как трава растет, ворота стали подниматься. А Яни, не умолкая, сопровождал нашу работу своим текстом:

— Не жалей, крепче бей: то не мама, то не папа, побойчей махай же лапой; руки-ноги поломай, выше молот поднимай; легкие уже не дышат? Заработок будет выше; девке сладок поцелуй, на руки еще поплюй; и ударь еще разок, у-ух, хороший молоток! а теперь ударим — два, закружилась голова? ну, тогда ударим — три, веселей вперед смотри; наберем побольше пара для последнего удара; ловкость тут нужна, не ум… и-и — бу-ум! Ради дяди.

Готово! Молоты с длинными ручками опускаем на землю. Яни Шейем косит глазами на арку ворот.

— Конец фильма, господа. Можно выключать зажигание.

Виоле очень нравятся наши результаты; во время работы некогда было разговаривать, теперь он рад выговориться:

— Ну, Яника! Ты — одержимый первый сорт! Это я тебе говорю. Первоклассный сумасброд. Не знаю даже, почему бы тебе не заняться рифмоплетством?

Рагашич фыркнул:

— Не говори ему такого, а то он, пожалуй, займется!

— А почему бы ему и не заняться?

— Избавь нас от этого господь. Потому что все стоящее уже написано до него. Ему остались только скороговорки да всяческая чепуха, от которой хоть на стенку лезь.

— Иногда и это нужно, Мишенька, — сказал Яни Шейем. — Ко мне пристает это черт знает почему. Но мне это нравится. Я думаю, папуля, что без дурачества я бы не вынес комфортабельной земной жизни, которую к тому же еще отягощает твое присутствие.