Алекс Гарридо - Книга Дока [litres]

Док внимательно обдумал его слова. И еще раз обдумал. Осторожно спросил:

– Ты меня не разыгрываешь?

– Что ты имеешь в виду?

– Ты действительно не видишь шрам у меня на руке?

– Не вижу и не чувствую. А… что?

– А я вижу. Только это не оно. Это меня собака в детстве укусила.

– Как звали собаку? – быстро спросил Гайюс.

– Собака.

Док напрягся, вспоминая.

– Да, так и звали. Просто Собака. Ее приютили на время, так и не придумали имя. Она потом долго жила у нас во дворе. Ну, как жила… Так и не стала домашней. Уходила и приходила, когда хотела. Попала под машину в конце концов. Кажется. Не помню точно.

– Наверное, все так и было, – сказал Гайюс. – Если бы это была ложная память, уж точно придумали бы какую-нибудь кличку для правдоподобия. Хорошо, будем считать, что ты Док.

Док подумал еще немного. Он все еще думал довольно медленно, а во всем этом было слишком много путаницы.

– Знаешь, Гайюс, тут что-то не то. Если бы это был просто шрам, ты бы его видел, наверное?

– Как ты меня назвал? – удивился Гайюс.

– А ты что, все-таки Камилл?

– Мне жаль, Док. Я – Рене.

Док вцепился пальцами в матрац, потому что кровать ощутимо качнулась.

– Откуда ты меня знаешь?

– Не уверен, что именно тебя. И знаешь, что интересно? Ты всегда называешься по-разному. И по-разному называешь меня. Есть несколько вариантов твоей команды. И стремные девицы, которые за тобой таскаются, тоже меняются время от времени. Только Клемс всегда Клемс. Как тебе кажется, это что-то значит?

Не всегда, думал Док. Несколько недель спустя он всё еще думал об этом. Он уже мог думать гораздо быстрее – почти так же быстро, как раньше. Но эту мысль он думал очень, очень медленно, и она всё не кончалась и не кончалась. Клемс это Клемс. Это понятно. Это не может быть иначе. Да это да. Нет это нет. Жизнь это жизнь. Так. Что может быть более универсального и общего у всех живых? Но у каждого жизнь своя. И невозможно поменяться жизнями друг с другом, как бы друг другу ни завидовали. Просто невозможно. Потому что каждая жизнь – это не просто обстоятельства и человек в них. Это как вопрос и ответ. Как алгоритм с «да» и «нет». Только с большим количеством вариантов. Эвристический. Стохастический. С ума сойти какой. Диалог. И в каждый момент времени человек – как очередная реплика этого диалога. Даже если он резко меняет тему разговора, это всё равно ответ на предыдущую реплику, на все предыдущие реплики. Если вырвать фразу из другого диалога и вставить ее в этот, если даже она покажется подходящей, всё равно… Подделка обнаружится на следующей же реплике или на послеследующей. Непременно. Если слушать внимательно – это не пропустишь.

Клемс всегда Клемс. Слово «да» всегда «да». Как и слово «нет». Но они могут быть словами из другого разговора – и означать что-то совсем другое, что-то совершенно не то.

– Климпо? – переспрашивает темноглазый, кутаясь в красное одеяло. Окна нараспашку, в спальне свежо. – Климпо! – с удовольствием повторяет он и смеется. – Ты гений, кто бы еще придумал такое? Слоны! Труба! Твой безумный взгляд, когда за нами грохотало стадо взбесившихся элефантов! Азарт, чистый азарт и восторг. Никогда не забуду. Обожаю тебя.

Нет ничьей вины. Нет ничьей вины в том, что все пули пролетели мимо. Это счастье, это дар невероятной ценности. Удивительное стечение обстоятельств. Чудо как оно есть, не меньше. Клемс живой, здоровый, целый и невредимый, сам, именно он, счастливый от того, что Док жив и вне опасности теперь.

Наверное, так можно было бы и оставить всё. Конец странствий, можно остановиться и жить с этого места, далее везде. Если бы не знать, что где-то есть Клемс, истекающий кровью, бредущий по мелководью между стиксовых берегов, Клемс, выдохнувший и больше не вдохнувший.

И этот, здесь, бесконечно драгоценный и бесконечно чужой. Ни в чем не виноватый, но как же хочется обвинять и упрекать. В чем? Господи, в чем?

– Я – спать, – медленно говорит Док. – Прости, я так быстро устаю теперь.

– Это пройдет, – серьезно говорит Клемс. – Потерпи немного, это пройдет. Обещаю.

Да. Нет.

Утро. Время любви и свежего хлеба. Финальной трели хлебопечки вторит плеск ленивого смеха в спальне: какая точность!

– Так ты не расскажешь про Гималаи? – мурлычет Бобби, огромный черный кот, потягиваясь и перекатываясь на спину. – Как там вообще?

– Я тебе книгу дам почитать, – мурлычет в ответ маленькая кошка Магдалена, сворачиваясь в клубок у него под мышкой. – Там всё так хорошо рассказано, лучше и не рассказать, хоть сто раз рассказывай. А фотографии можешь в интернете посмотреть. И картины всякие. Красивые. Много картин про Гималаи. В интернете много картин. И много рассказов путешественников. И почему тебя вдруг заинтересовали Гималаи? Ты же вроде по Африке специалист?

Бобби улыбается такой отвлеченной улыбкой, что ни да, ни нет.

– А сама не расскажешь?

– Да почему я?

– Ну, впечатления очевидца, из первых рук. Я три года тебя ждал, а ты даже не хочешь рассказать, где была, что видела, чем занималась?

– Я? В Гималаях?

– А где же?

Ну ничего себе, фыркает Магда. С чего ты взял, что я там была?

Разве ты не говорила, что едешь туда?

Ой, мало ли что я говорю…

Вот как?

А ты что думал? Где, кстати, мои зубочистки?

Да вот, помнишь, ты приехала, а мы с Доком тебе торжественную встречу организовали?

Это когда вы, как два маньяка, на меня из-за двери напрыгнули?

Мы не напрыгнули! Мы только приготовились.

Напугали меня.

Так ты откуда приехала?

Слушай, уже неделя прошла, ты только догадался спросить?

Ну всё-таки? Такой большой секрет?

А зубочистки мои – где?

Ладно, сначала поговорим о зубочистках. Я их сломал.

– Какой ты милый! – восклицает Магда и трется лбом о его ребра. – Милый и смешной. Я же не из-за них уезжала. Ну то есть, из-за них, но не настолько. То есть настолько, конечно, но я же не могу тебе всё объяснить. Это слишком запутано. Я поняла, что мне не хватает кое-чего для завершения моего… проекта. Но дело не в зубочистках. Они были правильные, осиновые. Дело во мне самой. Мне нужно было кое-что изменить… Да ладно, ерунда. Ты не поймешь.

– Почему же? – пытается возразить Бобби, но поток ее болтовни неиссякаем.

– До чего же это мило! Как сценарий фильма про любовь. Возлюбленная художника уезжает в неизвестном направлении… То есть – художница уезжает, а возлюбленный остается. Герой остается в одиночестве. Герой ломает в ярости миллион зубочисток.

– Не было там миллиона!

– Ну, сто тысяч.

– Тысяча! – торгуется Бобби.

– Или в тоске? Бобби, что заставило тебя переломать десять тысяч зубочисток по одной? Как трогательно, Бобби. Ты выразил в этом акте свой протест…