Глеб Шульпяков - Красная планета

Судьба снова назначает свидание и не приходит. Поворотный пункт, место принятие решения – как не пропустить его? Как… Не слышит.

Саша вернулся из Германии в середине весны, но зима в Москве не собиралась заканчиваться. Снег без перерыва летел в треугольнике света, и, когда Саша подолгу смотрел на снег из окна, ему начинало казаться, что лето уже закончилось и зима взялась за них по новой. Но куда сбежать? Он позвонил Драматургу. Перебрав варианты, приятели решили поехать в Тутаев, куда давно собирались, и через два дня действительно выехали. Но за Ростовом Саша обнаружил, что не взял паспорт. “А ты?” – спросил он. Д. качал головой: “Нет”. Он тормозил у обочины и спрашивал: “А как же гостиница?” – “Как-нибудь устроимся”, – говорил Саша.

В сумерках они въехали в Ярославль. Саша нашел через интернет гостиницу: дебаркадер на набережной. Повинуясь указаниям женского голоса, машина обогнула парк, где полыхал костер, а потом, с треском ломая лед, спустилась на нижнюю набережную. “Вы у цели”, – сообщил голос.

“Я вас поняла, – улыбнулась щуплая девушка за стойкой. – Мне только надо спросить у старшего менеджера”. Она набирала номер. “Нет, – говорила в трубку. – У них только права и кредитки”.

“Нет, на одну ночь”. “Хорошо, понятно”. Вскинув белесые ресницы, тем же вежливым тоном она ответила: “К сожалению, ничего сделать не можем, таковы правила, приносим свои извинения”.

Закуривали, смотрели на Волгу, белевшую в сумерках, всю в черных рыбацких точках. Молчали, обескураженные ее безразличием – и к паспортам, и к рыбакам; вообще к людской жизни. Две следующих гостиницы отвечали тем же. Снова сигарета, снова пар изо рта. “Через четыре часа будем дома”, – как бы между делом напоминал Д.

“Вот, еще одна, – Саша показывал телефон. – Последняя, поехали”.

В “Юбилейной”, отделанной с провинциальным шиком в стекло и мрамор, все неожиданно сложилось. Полная женщина за стойкой вздыхала и протягивала бумаги, они оформлялись – Д. по правам, а Саше поверили на слово. “Что поделаешь, – женщина поправляла светлое, похожее на больничный халат, платье. – Вечно, москвичи, с вами”. Они расплачивались и шли за фонтан, где лифты. “Первый барьер пройден”, – говорил Саша. “Какой барьер?” – пожимал плечами Д. По стеклянной стене фонтана беззвучно стекала вода.

Огонь в парке, который Саша принял за костер, был вечным огнем. За обелиском тянулась аллея, в глубине которой мерцали купола храма. На той стороне оврага виднелся еще один, большой и похожий на противовоздушный шар, купол, но та церковь тоже закрылась. Осмотр достопримечательностей откладывался на завтра. Они выходили на верхнюю набережную. Теперь вместо Волги чернела пустота, обозначенная парой ледяных звездочек-точек и огоньками мачт. Эта пустота была не такой безысходной, как белое поле с рыбаками. Они курили, потом шли в магазин.

“Коровка”, “Раковая шейка”, “Театральные”… – перечислял Д. – Я думал, их давно не выпускают”. Торговали в магазине тоже по-старому, сперва требовалось назвать товар, потом продавщица чиркала огрызком на бумажке сумму и с этой бумажкой следовало пройти к кассе. Там этот инцидент и случился. В дребезги пьяный тип, молодой парень – он пытался сосчитать деньги и ронял перед кассой мелочь. Саша вперед него протянул свой клочок. Тип тут же очнулся, словно только и ждал. “Чо, мля? – захрипел он. – Ты, мля, чо?” Саша взял чек и вернулся в отдел за водой. В отделе никого не было. Саша ждал и слышал, как парня еле сдерживают собутыльники, такие же ханыги. Надо было уходить, но от страха он не мог сделать и шага. Он отчетливо представил: звон разбитых витрин, конфеты среди осколков, а затем “Скорая” или отделение полиции, или и то и другое вместе, а затем… В этот момент дверь стукнула и за прилавком объявилась девушка. Саша получил воду и не чувствуя ног вышел.

В атласе, который Саша раскрыл утром, никакого Тутаева, куда они собирались ехать, не было, а были Туношна, Судиславль, Плёс… Он переворачивал страничку. Кострома, Саметь. “Саметь?” – сказал он вслух, пробуя на языке знакомое слово. “Маршрут построен”, – объявил женский голос. “Едем? – спросил Д. Но Саша уже набирал номер: “Да, привет. Нет, еще в Ярославле. Слушай! Вот какое дело. Мы тут…” И он рассказал матери, что нашел на карте. “Да, это она, – ответила та. – Вы хотите туда поехать? Но там никого из родственников не осталось…” Когда он закончил разговор и рассказал, что придумал, – произошла ссора. Д. наотрез отказался ехать в эту самую Саметь. Саша настаивал, но Д. не хотел уступать. Он решил, что больше не будет потакать этому “барину”. Решили Тутаев – значит, Тутаев. “Или домой”, – повторял Д., словно в этом упрямстве сосредоточилось самое важное в жизни. Саша почувствовал это и сдался. Он понял, что плохо знает человека, которого считает другом. “Я доберусь сам”, – сказал он через окно, когда вышел из машины. В фойе гостиницы он сел в кресло так, чтобы автомобиль было видно. Некоторое время Д. не трогался, потом машина медленно, словно Д. предлагал Саше передумать, стала разворачиваться. Когда она исчезла за углом, Саша достал телефон и заказал такси в Кострому.

Саметь было село под Костромой на Волге, откуда был родом его прадед-священник. Все что он знал о нем, он знал от матери, у которой сохранились старая фотография ее деда и рулон миллиметровки с родословной. А мать знала от своих теток Нины и Ани, дочерей священника то есть. В конце 70-х мать на лето часто брала Сашу с собой на Волгу, где доживали век две старухи с холодным и цепким взглядом. В Плёс. Это был городок с крышами, крашенными суриком, заросший лопухами, сонный и пыльный, с одной-единственной улицей, тянувшейся вдоль стоячей, как озеро, Волги. Все овраги были излазаны, велосипед сломан, купаться холодно. Скучнее места не придумаешь. А мать, наоборот, подолгу сидела над рекой, думая неизвестно о чем и даже напевая. За вечерним чаем начинались бесконечные разговоры о прошлом, которые маленький Саша не слушал и теперь жалел, что не слушал. Когда старух не стало, а дом продали, история с Волгой забылась. Все, что Саша знал, что его прадед, отец этих старух, был священником в какой-то деревне и что перед самой войной его арестовали. Ничего, кроме фотографии, которая стояла у матери на комоде, от него не осталось, даже могилы. И было название села, которое иногда всплывало в разговорах с родственниками из Таллинна, тоже каким-то боком связанными с невысоким коренастым человеком в рясе, который годами упрямо смотрел мимо Саши с желтой фотографии – как будто разглядывал что-то за спиной и у фотографа, и у своих нерадивых потомков. И вдруг эта Саметь – вот она, семьдесят километров. Судьба? Случай?