Натан Энгландер - Министерство по особым делам [Литрес]

Перед скамьей он поставил несколько стопок молитвенников, под каждую, чтобы она не касалась пола, положил по паре кирпичей. Оградив себя со всех сторон, Кадиш оставил место для головы. Если он помирится с Лилиан, если судьба подарит ему достойную смерть и заранее предупредит, что конец близок, Кадиш попросит, чтобы гроб сколотили впритык. А черви пусть еще поищут, где им спать.

Кадиш проснулся, словно от толчка: с тех пор как он обратился к доктору, прошло два дня. Рассвет, судя по тому, что было еще темно, только занимался. Он поморгал, разгоняя сон, и, хоть и был испуган, поостерегся – голову не ушиб. Прямо перед собой, в оставшемся свободным в его конструкции месте, он увидел две ноги. Как он ни перепугался, его разбирало любопытство: что это значит, неужели его уютное прибежище обернулось ловушкой?

Видимо, над ним на скамье сидел человек. Кадиш изо всех сил старался не издать ни звука, но для заядлого курильщика это задача не из легких. Обычно день он встречал приступом оглушительного кашля. Кадиш изучил отличные шелковые носки на ногах мужчины – а не цапнуть ли его зубами за ахиллово сухожилие, а потом позорно бежать?

Пятка левой туфли поднялась и тут же с пристуком опустилась, выстрелив облачком пыли прямо в лицо Кадишу.

– Я знаю, Познань, вы не спите. Актер из вас никудышный. – Это был Мазурски. Сердце Кадиша заколотилось: как он сразу не догадался? – Либо вы проснулись, Познань, либо померли. Храпеть и пердеть перестали, а значит, как-то дышите.

Кадиш подавил кашель, хранил молчание.

– Надо снова проверить ваши чертовы пазухи. Пыхтите, как паровоз. Другим отверстием я заниматься не буду. Поищите доктора смелее, который не побоится сунуть туда нос.

Кадиш не знал, что сказать.

– Вы меня выпустите? – наконец выдавил он.

Ноги сначала сдвинулись, потом раздвинулись. Кадиш оттолкнул стопку молитвенников и выполз, прихватив с собой занавес, который служил ему одеялом. Он встал, отряхнулся, придерживая парохет на груди за два конца. Красный бархат задрапировал его, придав этой не слишком возвышенной сцене нечто царственное.

Кадиш сел рядом с доктором. Занавесом прикрыл ноги – все-таки холодно – и полез в карман за сигаретой.

– Как вы меня нашли? – спросил он.

– Пропали не вы, а ваш сын, – сказал доктор. – И вы страдаете по совсем другой причине. Вас, Познань, никто не ищет.

– Все-таки искать меня здесь – это несколько странно.

– Это не первое место, куда я отправился. Хотя, скажу честно, искал я вас недолго. Вас потому и избегают, что в конечном счете вы можете оказаться здесь. Я вполне мог пройти мимо, если бы не ваш храп.

Кадиш прекрасно помнил, о чем просил доктора, но он и хотел, и боялся услышать, что тот узнал.

– Вы рисковали, придя сюда, – ценю.

– Это же синагога, а не кладбище. Если бы речь шла о спасении жизни вашего сына, я вряд ли пришел бы искать вас туда.

– Так речь идет о спасении жизни моего сына?

– Не знаю, – ответил доктор. – Я говорил с одним человеком, а он говорил с еще одним человеком, и тот готов встретиться с вами. Но сейчас хочу сказать о другом: имя «Беззубый» на той стене не значится. – Доктор оперся локтем о спинку скамьи, огляделся. – На этом дереве для моего отца не нашлось даже листочка.

Кадиш воспользовался паузой – решил наконец откашляться. Доктор смотрел, как глаза Кадиша вылезают из орбит, слушал, как оглушительно тот кашляет.

– Пора идти, – сказал доктор, едва Кадиша перестал сотрясать кашель.

– Это все? – удивился Кадиш.

– Все. Договориться о встрече было не так просто.

– С кем?

– Это человек еще более жалкий, чем вы, второго такого нет. Но вам надо поторопиться: его редко удается поймать, а в состоянии общаться он бывает еще реже.

– Судя по всему, тот еще подарок.

– Будьте снисходительны. Если знаешь ответы на вопросы, какие вы задаете, жить нелегко.

– Этот тип где-то поблизости?

– Господи. Вы ушли от жены без машины?

– Без ничего, – ответил Кадиш. – Иначе стал бы я спать под лавкой?

– Я все же не понимаю, почему вы ушли. – Доктор достал бумажник. – Жизнь у вас и так тяжелая. Какого черта делать ее тяжелее? Уж спали бы на скамье. – Доктор передал Кадишу три купюры по десять долларов. – Я подброшу вас до гольф-клуба.

– Вы хотите, чтобы я сыграл с ним в гольф? – спросил Кадиш.

– Нет, ваш будущий собеседник в клубе рыбаков. В гольф-клуб направляюсь я. Раз я так рано поднялся, отчего не поиграть.

– Но до пирса оттуда – километра три.

– Познань, вы и сами – тот еще подарок. И появляться в обществе такой парочки мне ни к чему. Вид у вас, будто вы при смерти. Прогуляетесь мимо электростанции, пройдете парком вдоль реки – вам сразу полегчает.

– К чему такая спешка?

– Терять время на завтрак не советую, – сказал доктор. И подумав, дал Кадишу еще десять долларов. – Угостите его чем-нибудь.

Лилиан стояла в очереди в Министерство по особым делам – очередь растянулась на весь квартал, змеей заворачивала за угол. Ей предстояло стоять и стоять. Она бы поклялась, что еще одного похода в это здание не выдержит. Но когда habeas corpus не дал ровным счетом ничего, она вмиг вернулась сюда. Она еще раз наведается к Фейгенблюму, еще раз обойдет полицейские участки и приемные покои больниц, прочешет парки и трущобы, проверит городские морги – не в поисках Пато, ведь он жив, – а чтобы лично посчитать погибших, увидеть каждого своими глазами и убедиться: среди перешедших в мир иной portenos [42] Портеньо, житель Буэнос-Айреса ( исп. ). ее сына нет. В свой список она добавила иностранные группы амнистии и посольство Израиля. Раз они выследили и похитили Эйхмана – неужто отыскать Пато труднее? Пусть эти коммандос тоже закатают ее сына в ковер и куда-нибудь вывезут.

Наконец она добралась до вестибюля – такой толкотни она еще не видела. Люди заполонили все переходы, сидели на полу. Горе лилось через край, и чему тут удивляться, если люди пропадают, а на то, чтобы вернуть домой одного парня, надо положить столько сил?

Лилиан заметила пожилую пару, которая неплохо устроилась – коленями друг к другу, спиной – ко всем остальным. Они поставили сумку между собой и по одной с каждой стороны, так что на скамье мог бы поместиться еще один человек, а то и двое. Женщина со стоном сняла туфлю, и соседи, увидев ее распухшую ногу, отодвинулись как можно дальше.

Лилиан протолкалась к ним, указала на сумку, положила на нее руку.

– Поставьте на пол, – сказала она. – Или подвиньте, и я сяду.

Пожилая дама убрала руку Лилиан со своей сумки.

– Дайте мне сесть как следует, – сказала она. – Что тут много народу, я и сама вижу.

Женщина не спеша сняла другую туфлю, тяжелую, с массивным каблуком, будто вырезанным из дерева. Муж нырнул в сумку между ними, извлек оттуда шлепанцы и, не обращая внимания ни на Лилиан, ни на жену, ушел в себя.