Натан Энгландер - Министерство по особым делам [Литрес]

– Плохое кровообращение, – пояснила женщина. И, наконец устроившись, подвинулась, освободив место для Лилиан.

Лилиан достала из кармана смятую бумажку – проверить свой номер, и соседка обратилась к ней:

– Еще долго?

– Боюсь, дольше некуда.

Лилиан убрала бумажку, накрыла карман клапаном, давая понять, что разговор окончен.

– Муж? – спросила женщина. Она смотрела на обручальное кольцо на руке Лилиан. Лилиан тоже на него посмотрела. Она давно перестала воспринимать его как символ ее связи с Кадишем.

– Нет, – ответила Лилиан. – Сын.

– Похитили? – спросила женщина. В ее голосе звучало искреннее сочувствие.

Лилиан ответила. Рассказала им, как все случилось, и с удивлением обнаружила: она рада говорить с ними, рада, что ее слушают, что в ее рассказ – рассказ о Пато – эти незнакомые люди верят. Когда она закончила, муж сказал:

– У всех одно и то же.

И только Лилиан подумала, почему бы всем здесь не поделиться невзгодами, как поняла: рассказав свою историю, ты должен выслушать собеседников. Женщина представилась и представила мужа: Росита и Лейб. И начала рассказывать про их сына, он тоже пропал. Странно, подумала Лилиан, как она не предвидела, что так и будет? И еще более странно, почему ей кажется, что это несправедливо?

– Мы просто убиты, – жаловалась Росита. – Хуже всего приходится Лейбу.

– Я лежал в больнице, – и муж показал на сердце.

Лилиан не испытывала ни сочувствия, ни сострадания. А вот отвращение – острое, нутряное – испытывала. Амортизация чувств тут неизбежна. Для молчания, одиночества есть причины. В Министерстве по особым делам ни к чему смесь безнадежности и надежды в придачу к прочим пыткам.

– Раньше он всегда был здоров, а тут все время жалуется на сердце. И это не приступы, – пояснила женщина. – Что-то другое. У сердца запас прочности на исходе. Мы решили – надо собирать вещи. Поедем в Иерусалим, пока Лейб жив. Хотя такие волнения могут убить и там.

Лилиан посмотрела на них с ужасом.

– Если свершится чудо, мы сразу вернемся, – заверил ее Лейб. – Сыну лучше не станет, если мы умрем, пока будем его ждать. Так что надо ехать.

– Да, – согласилась Росита. – Они и так, и этак говорят нам: отступитесь. Сколько можно ждать?

– Надо и о себе подумать.

– Такой хороший парень, – сказала Росита.

– Ученый, – сообщил Лейб. – Его защищают ученые из Британии, из Соединенных Штатов, они прислали письма. Одно пришло даже из Техниона, из Хайфы. У нашего сына имя. Его ищем не только мы. Пытались найти и другие люди.

Пусть они и старые, и немощные, Лилиан их осудила. Ей пришлось сдерживаться, чтобы не дать волю языку: если ожидание вас убивает, значит, так тому и быть. Это закон природы. Значит, пришло время умереть.

– Мы бились долго, – продолжала Росита. – Сначала в Сальте, где мы живем. Потом переехали в столицу, поближе к правительству, к месту, где жил Дэниел, к месту преступления.

– Мы сейчас живем в его квартире, – пояснил Лейб. – Родители спят в постели убитого сына.

– Мы так давно уехали из дома, – сказала Росита. – Какой смысл возвращаться? В нашем возрасте, если ты вырван из почвы, если налаженная жизнь рухнула, какая разница, куда ехать? Можно и в Иерусалим. Нам что десять километров, что десять тысяч – разницы никакой.

– И сердце у меня никуда, – сказал Лейб.

Если они готовы оставить сына, что мешает ей оставить их? Лилиан наклонилась, чтобы отодвинуть свою сумку, забрать ее и уйти.

– Мы не хотели вас обременять, – сказала Росита. – Идите. Дай вам Бог.

– Я вас не осуждаю. – Лилиан смутилась. – Просто я пойду. Вам тоже дай Бог. Удачи.

– Вы здесь новенькая, – сказала Росита. – Я понимаю, я все помню. Лучше вам этого не знать, – добавила она, – но двух лет на этой скамье хватило с лихвой.

Лилиан уже попятилась, но эти слова – «лучше вам этого не знать» – ее остановили. Что еще она может узнать? Разве мало страданий выпало на ее долю?

– Два года? – переспросила Лилиан, сердясь на них, их не жалея. – Мы в этом кошмаре живем всего два месяца. По мне, так хуже не бывает.

– У нее энергии – на десятерых, – сказала Росита, повернувшись к мужу. – На первых порах без такого напора не обойтись.

– Улетайте, если вам так лучше, – сказала Лилиан. – Но страдаю я не меньше вашего.

– Может, больше, может, меньше. Как бы то ни было, мы уже два года тут. Вы не можете себе представить – что бы вы ни говорили, – чего стоят эти два года. Нашего Дэниела забрали в семьдесят четвертом.

– Напасти начались раньше, – вспомнил Лейб. – Еще до хунты, до Исабелиты, еще при Пероне.

– Неправда, – возразила Лилиан. – Вы говорите о чем-то другом. Тогда люди не пропадали.

Росита ласково улыбнулась ей, потом и мужу.

– Даже сейчас, – сказал Лейб, – нам трудно себе представить, что до нашего Дэниела кто-то тоже пропал.

– Мы вас понимаем, – добавила Росита. – Все мы такие. Пока напасти не коснутся тебя лично – это не напасти.

Лилиан и впрямь убежала от них. Выскочила в вестибюль, опрометью спустилась по лестнице. Сидеть там, пока она не станет под тиканье часов такой, как та женщина, – этому не бывать. Она прекрасно понимала: попорченный habeas corpus с вычеркнутым именем, во-первых, выписан не на ее сына и, во-вторых, не доказывает, что на ее запрос не ответили. Но если верить чиновнику в коридоре, эти вопросы – в компетенции другой части Министерства по особым делам. Впрочем, сейчас у нее нет и этого документа. Его, уходя, забрал с собой Кадиш. Но она все равно отыщет человека с перышками на шляпе, заставит помочь ей. Лилиан направилась к лестнице справа.

Дверь оказалась заперта, Лилиан попробовала повернуть дверную ручку. Потом стала барабанить по двери кулаками. В вестибюле не было никого, кроме Лилиан и охранника. Он тут же подошел и спросил, что она вытворяет.

– Мне надо наверх, – ответила она.

– Это я и так сообразил. Только без специального пропуска туда нельзя, а если бы он у вас был, мне бы сообщили. Велели бы вас проводить.

– Вы неправильно выдаете номерки, – сказала Лилиан. – Нехорошо так. Выстроили бы людей в шеренгу и раздавали, от первого до пятидесятого, пришел – становись в очередь.

– По-моему, у нас с вами не об этом разговор.

– У нас разговор о садизме. То, как вы раздаете номерки, – садизм в чистом виде. Вот и вы, вместо того чтобы открыть дверь, мучаете меня – и это тоже садизм.

– Чтобы попасть наверх, нужно разрешение, тогда я вас сопровожу.

– Я там уже была, – сообщила Лилиан. – Мы с мужем ходили туда вместе. Я вернулась, потому что мне надо кое-что доделать в той части Министерства.

– Возьмите свои слова обратно, – сказал охранник.

– Что? – не поняла Лилиан. Она в испуге заморгала, настолько по-детски прозвучала его просьба.