Натан Энгландер - Министерство по особым делам [Литрес]

– Я спросил, потому что мне это интересно. Вы активны и в политике, и в газетах. В центре города, в центре событий – вы тут как тут. Человеку со стороны непонятна эта еврейская страсть – почему вы, следуя за компасом, точно голуби, устремляетесь в самый центр событий?

– Разве муха виновата в том, что лягушка ее проглотила?

– Вас так и тянет в центр событий, и никто, кроме вас, в этом не виноват.

– Если кому-то охота играть с огнем, это его дело. Верните мне сына, и я завтра уеду в горы. Отвезу его прямиком в Жужуй.

– Ладно, – сказал священник. – Поговорим о Пато. Хочу предупредить: возможно, все мои попытки ни к чему не приведут. Среди тех, кто способен вам помочь, хорошие люди есть, но их не так много. Кто-то жаждет денег не меньше, чем вы жаждете вернуть сына. Представляете, на что они могут пойти?

– И с ними придется иметь дело?

– Придется, за деньги. Все до последнего песо пойдет на взятки. С этого момента начинаются грязные делишки.

– Понимаю.

– И еще. Мы сделаем все, чтобы помочь вам, но мне и самому есть о чем беспокоиться. Если мы за это беремся, нас не должны видеть вместе. Значит, никаких контактов со мной, и Министерство, где я работаю, вы обходите стороной.

– Разве я не могу зайти в Министерство по особым делам?

– Вы первая, кого такая перспектива не радует. Тем не менее это так. Если хотите, чтобы я вам помог, держитесь от Министерства подальше, так будет лучше для всех. На этом этапе, даже если я что-то и узнаю, информации будет немного. Если деньги попадут туда, куда нужно, возможно, удастся узнать, где ваш сын, как его содержат, – но не более того.

Лилиан открыла рот. Она едва сдержалась, чтобы не закричать. Подошла к священнику, обхватила его лицо руками и сжала так, как сжимала лицо Кадиша в ночь, когда забрали Пато. Наклонилась и так же пылко – но теперь ее переполняли счастье и радость – поцеловала священника в обе щеки.

– Сколько? – спросила Лилиан, отстранившись.

– Всегда много, и так будет на каждом этапе.

– Сколько угодно, я заплачу любую цену.

– А вот так говорить не надо, – сказал священник. – Они сами назовут сумму. И переговоры могут оказаться долгими. – Он сделал паузу. – И надо не тешить себя надеждами, а выяснить, где Пато находится, жив ли он вообще.

– На каждом этапе, – повторила Лилиан. – Сколько их будет? На каждом – снова надеяться?

– Давайте решим первую задачу, – сказал священник, помахивая руками – он старался ее успокоить.

Лилиан знала, сколько денег в доме, до последнего песо, и понимала: этого, скорее всего, не хватит. Она взялась за сбор средств. В спальне хранился чулок с купюрами, в кухне – жестянка под раковиной. В гостиной она вытащила одну из книг Пато, встряхнула ее – и банкноты, вложенные между страниц, полетели на пол. Наконец она подошла к резной полочке, забрала оттуда золото Кадиша. Золото священник сразу положил в свою куртку. Потом они сели рядом на диван и пересчитали деньги.

– Не хватит? – спросила Лилиан.

– Боюсь, что нет.

– Это все, что у меня есть, – сказала Лилиан. Потом что-то вспомнила, хлопнула себя по лбу и высыпала содержимое своего кошелька. – Я могу позвонить подруге Фриде хоть сию секунду. Она добудет деньги.

– Не хотелось бы так говорить, но, скорее всего, вообще не стоит это затевать. Я полагал, что у еврея есть собственное жилье, при надобности его можно было бы заложить. Извините за бестактность, но если вы уже опорожнили кошелек, что мы будем делать, когда дойдем до следующего этапа? Если, к примеру, надо будет купить свободу, где вы возьмете деньги? Тогда суммы будут посерьезнее.

– То есть, возможно, нам удастся его выкупить?

– Возможно.

– Я достану сколько нужно. Правда. – Лилиан знала, что ей устраивают проверку, значит, надо врать. – Мой босс – человек влиятельный. Даже не представляете, какой у него крупный бизнес. Средства у него есть. Я смогу взять у него любую сумму – мы, можно сказать, одна семья. Пато для него как сын родной.

Лиц священника выразило недоверие, и Лилиан начала перечислять их новых клиентов: владельцы заводов, дипломаты, генерал, судья.

– Но на первое время, – спросила Лилиан, – для первого этапа этого хватит? – Она указала на деньги.

Священник прервал ее взмахом руки.

– Я уговорю их это взять. Все им объясню.

– Спасибо, – сказала она. – Это и правда все. Прошу вас, так им и скажите.

Лилиан аккуратно сложила деньги. И передала толстую пачку священнику. Он поднялся, взял деньги, убрал их в левый карман. И тут же извлек из правого свой бумажник.

– Позвольте оставить вам немного денег, чтобы вы могли продержаться.

– Ничего не нужно.

– Я настаиваю. Когда-нибудь вернете, не сомневаюсь. Я приду, – голос его звучал горделиво, – и, если что, заберу их у Пато.

– Вы так великодушны, – сказала Лилиан, – так добры.

– Небольшой вклад. – И он передал ей две хрустящие зеленые американские двадцатки. – Эту ношу надо нести вместе.

Кадиш подъехал к зданию Объединения еврейских общин, намереваясь как следует врезать Фейгенблюму по морде – своего рода сигнал Лилиан, хотя объяснить, какой именно сигнал, он едва ли смог бы. Однако, пока Кадиш околачивался поблизости, Фейгенблюм, на его счастье, так и не вышел. Оттуда Кадиш поехал к матери Рафы в надежде, что она ответит на мучившие его вопросы. А когда та отказалась его впустить, Кадиш уперся головой в дверной косяк, дыхание у него не сперло, и он не то чтобы заплакал, а как-то неловко всхлипнул и заскулил. Сигареты кончились, купить их было не на что, а курить страсть как хотелось, что еще больше усугубляло его отчаяние. В общем, Кадиш ясно ощущал – возможно, только это и было ему ясно, – что он сходит с ума.

Кадиш вернулся к машине. Повернул ключ, нажал на педали, но машина не завелась. Бензина нет, денег нет. Кадиш бросил машину, пошел домой пешком, а там стал ходить по улице, поглядывая на окно, у которого всегда сидела Лилиан. Пусть посмотрит на него и порадуется – хоть один из ее мальчиков пришел домой. Пусть увидит, что он теперь не своевольничает. Он надеялся: сейчас она позовет его, но ни на что не рассчитывал и ни во что не верил – кроме того, что уже ничего не исправить.

Кадиш выругался вслед машине, которая заставила его отскочить с мостовой. Постоял с обиженным видом на тротуаре, потом подошел к углу и украдкой оглянулся: вдруг Лилиан, решив, что он ушел, займет свой пост? Так оно и вышло. Кадиш сразу ее увидел. Вернее, понял, что она там. Свет в гостиной погас, а минуту назад горел. Хотя, если вдуматься, он не помнил, горел там свет или не горел. Так или иначе, Лилиан должна быть там. Но если он не может вспомнить простую вещь, значит, он точно сходит с ума. Ему сразу стало легче. Ну а то, что он видел разом две взаимоисключающие вещи, больше его не смущало. Это же хорошо: ты разом видел и как свет погас, и на сто процентов убежден, что он не горел. Договориться с собой Кадиш всегда умел.