Лев Николаев - Тополиный пух: Послевоенная повесть

— Ты уж прости, Сережа, что так случилось, — заехав на неделе вечером к ним домой, сказал художник. — Приеду, сразу же начнем… А сейчас не могу…

Сережка ничего не ответил, а спросил только:

— А Загорск — это далеко?

— Загорск? — удивился Павел Андреевич. — Загорск под Москвой, километров семьдесят. Там еще есть знаменитый монастырь.

Павел Андреевич любил осеннюю природу. Он всегда ездил в эту пору на этюды, чаще всего под Звенигород, а на этот раз решил отправиться в Загорск, куда давно приглашал его друг, тоже художник, с которым он учился еще в училище. «Приезжай, — писал ему в письмах Филипп, — остановишься у меня… Дом большой — никого не стеснишь. Работать будем вместе…»

В саду на деревьях все меньше оставалось листьев. Они каждый день слетали с качающихся сучьев и ложились на уже остывшую землю. Прохладный ветер вносил в сад неуютность, и клумба, потеряв свою прежнюю пышность, стояла пожухлой. Засохшие стебли цветов торчали из нее, как гвозди, которые забыли вытащить или вбить по самую шляпку.

Игра в карты переместилась со двора на чердак, и теперь домоуправ должен был подниматься туда, чтобы гонять картежников. Но чердаков было много, и ребята их меняли, поэтому Петру Александровичу редко удавалось накрывать играющих. Замки же, которыми он попытался закрывать чердаки, не помогали — их сбивали или перепиливали. Сережка на чердак не ходил. Все больше почему-то был дома: мастерил что-то на кухне или слушал тетю Наташу, которая рассказывала о том, как жили до войны, и даже вспоминала то давнее время, когда она была еще гимназисткой.

— Классная наставница Марта Филаретовна была очень строгой, — говорила тетя Наташа. — Мы ее боялись.

«А чего бояться-то? И почему классная наставница, а не классная руководительница?»

— А еще нас учили танцевать… — рассказывала тетя Наташа.

— Как? Прямо на уроках? — удивился Сережка.

Он плохо понимал то, что говорила тетя Наташа. Ему казалось, что его школа, в которой он учился, стояла всегда, и что все могли учиться только в ней, а не в какой-то там гимназии… Нет, о гимназиях он, конечно, слышал, но ведь они были так давно.

В октябре вернулся Павел Андреевич. Заехав к ним вечером домой, он сказал, что в воскресенье утром они начнут с Сережкой работать.

Сережке не понравилось, что он так рано за ним приедет. «Ну, хотя бы к обеду прикатил, а то и после… Ведь утром в воскресенье мы с ребятами хотели пойти на железку. Там, говорят, вагоны с чем-то стоят открытые и никто не охраняет… А может, я успею?..»

— Через полчаса чтобы дома был, — сказала ему мать, когда в воскресенье он уже закрывал за собой дверь. — Павел Андреевич приедет. Не забыл?

Листьев на деревьях почти не осталось. Сучья уныло смотрели на мокрые ржавые настилы, окружившие стволы. Птицы давно улетели, и в саду теперь хозяйничали только воробьи. Обозначив себя мелкими точками, они, казалось, не знали, куда и зачем перелетают.

«Эх, пристрелить бы одного! Да жаль, нет рогатки…» Однако он тут же подумал: «А зачем стрелять? Что они? Мешают, что ли?.. А жить все хотят…»

На своем ненашенском велосипеде проехал Гарик. Увидев Сережку, еще сильнее заработал педалями, прижался к самому штакетнику. «Катается… — посмотрел ему вслед Сережка. — Уже холодно, а он катается…»

Сережка вошел в серый холодный сад. Набежавший ветер неприятно коснулся лица. Поправив обеими руками воротник куртки, Сережка посмотрел по сторонам. Ребят еще не было. «Когда же они выйдут?» Сомнения скребли душу. «Что делать? Не ходить с ребятами на железку — обидятся, не ехать с художником?»

И вдруг Сережку кольнула мысль, которая в общем-то и заставила его принять решение. «Ведь он в школу из-за меня ходил. С директором разговаривал…»

И подросток почувствовал, что не поехать к Павлу Андреевичу не может. «Но как же с железкой? Что сказать ребятам?.. А что, если ничего не говорить? Не пойти, и все… А сейчас смыться из сада и подождать Павла Андреевича дома».

Он так и сделал. Но едва переступил порог комнаты, со двора донеслось:

— Серега! Серега!

Кричали мушкетеры.

— Тебя, что ли? — кивнула на окно мать. — Ишь горло дерут… Скажи им, что тебе сегодня некогда, что ты не выйдешь…

— Не буду!

Однако, когда мать ушла на кухню, он все-таки подошел к окну и, осторожно отодвинув штору, посмотрел на улицу. Почти все, кто собирался идти на железку, уже стояли у штакетника. Среди них был и Японец. «А он что? Тоже пойдет? — удивился Сережка. — Ведь не собирался же…» Присутствие среди ребят Японца возродило в душе Сережки сомнения, но приход Павла Андреевича снова переменил настроение. Сережка почувствовал, что теперь ему оставалось только одно — ехать с художником. Но как он сейчас выйдет из подъезда, если там ребята? «Тянуть время?.. Бесполезно. Ну сколько можно протянуть? Пять, десять минут? Не больше…» Сережка медленно надел куртку и подошел к двери, вернулся — забыл кепку. Потом нашел и ее, потоптался немного в передней, но уже и топтаться стало бессмысленно, вышел на лестничную клетку. Павел Андреевич последовал за ним.

— Не волнуйтесь, — проходя мимо Надежды Петровны, сказал он. — Все будет хорошо. Ваш сын будет доставлен вовремя, как мы договорились.

Слово «договорились» резануло Сережку. «Что это они? О чем-то договаривались без меня?» Но это маленькое чувство досады было ничто по сравнению с тем, что ждало его внизу.

— Серега! Ну, где ты? Мы тебе кричали, кричали, — двинулись к нему мушкетеры, как только он показался у подъезда. Никто не обратил внимания на, Павла Андреевича. А чего обращать-то? Просто идет вместе с Сережкой человек. Ну и что? Знакомый он его, что ли? Мало ли кто выходит и входит в подъезд… Однако ребята вскоре поняли, что этот человек его знакомый. Увидев, что Сережка устремился к ребятам, Павел Андреевич остановился.

— Я не пойду сегодня на железку, — было первое, что сказал им Сережка. — Не пойду…

Он посмотрел в сторону художника, словно ожидал, что тот сейчас объяснит причину его отказа, а потом повторил еще раз:

— Не пойду.

— Кто это? — приблизился к Сережке Японец и одними глазами показал на Павла Андреевича.

— Один знакомый…

— Чей?

— Мой…

— Не темнишь, Пират?

— Нет.

Японец отступил назад и покосился на Павла Андреевича, но потом снова перевел глаза на Сережку:

— Значит, не пойдешь на железку?

— Нет.

— Ну, давай, давай…

И Японец, как всегда, сплюнул сквозь зубы.

Сережка очень удивился, что студия, в которой его будут рисовать, помещалась в обыкновенном жилом доме и дверь в нее была такая же, как в простую квартиру, облупленная, с черными от обуви внизу полосками. Ему представлялось, что студия — это отдельный дом с широкими дверями и большими окнами, как витрины магазинов, что стоит этот дом за забором и что никогда туда так просто не пускают.