Виктория Хислоп - Восход

Ирини, Василис, Паникос, Эмин, Халит и Хусейн — все с облегчением выдохнули. Мария с детьми была в спальне и ничего не слышала.

— Кажется, ушли, — прошептал наконец Хусейн. — Пойду взгляну.

Он отодвинул засов, выскользнул на улицу и спустя пару минут уже стоял перед своим домом. Входной двери не было — вокруг валялись ее обломки.

Халит переступил порог и тотчас заметил, что некоторых вещей не хватает. Столы и стулья были опрокинуты, содержимое ящиков и полок разбросано и рассыпано. Из-за этого беспорядка дом казался еще более тесным.

Исчезла доска для игры в нарды, которой отец очень дорожил, стены без фотографий и картин в рамах казались голыми, холодильник пропал. Дверцы шкафов в кладовой распахнуты. Комод, в котором мать хранила шелковые скатерти, раскрыт и пуст. Маленький бюст Ататюрка валялся на полу, но бесценный назар остался на месте. Халит схватил его и бросился к дому Георгиу, чтобы сообщить печальную весть.

— Понимаете, что это значит?! — воскликнула Эмин.

Все молчали. Догадаться, что она имеет в виду, было нетрудно.

— Они знают, что там кто-то живет.

Хусейн с отцом вернулись в дом и потрогали не остывшую еще кастрюлю с пловом, который мать приготовила на ужин. Эмин была права. Даже аромат корицы, все еще стоявший в воздухе, свидетельствовал о том, что дом обитаем.

Они вернулись к Георгиу, где Ирини пыталась успокоить подругу, и все стали обсуждать, что делать дальше.

— Солдаты вернутся, — напрямик заявил Василис. — Раз они знают, что в доме живут люди, значит придут за ними.

— Может, теперь они начнут охотиться и за другими, — предположил Халит.

— Выходит, нам всем нужно отсюда убираться? — спросила Ирини.

Они молча уставились друг на друга со страхом и недоумением. Слышался только плач младенца. Малышка окончательно выздоровела и становилась все более требовательной.

Прошло несколько минут, и первым заговорил Маркос:

— Думаю, здесь оставаться опасно, но…

— Но — что? — перебила его мать.

Она уже сняла со стены икону и спрятала ее в карман фартука. Чувство тревоги в комнате нарастало.

— Мне кажется, нам не следует покидать Фамагусту.

— Что?! — Халит Ёзкан пришел в ярость оттого, что грек-киприот указывает ему, как поступать. — Между нами большая разница! Нам-то зачем бежать?

— Халит, прошу… — взмолилась Эмин.

— Боюсь, у нас нет выбора. — Он обращался только к жене.

Маркос занервничал. Он-то уж точно не хотел, чтобы Ёзканы уехали: рядом с ними его семья была в большей безопасности. Кроме того, ему нужно было выиграть время. Маркос не извлек еще всю выгоду из того, что остался единоличным хозяином «Восхода» и несметных богатств, хранившихся в сейфах.

— Подождите минутку, — попросил он, собираясь с мыслями. — Я вам кое-что покажу.

Маркос помчался к себе в квартиру, перепрыгивая через две ступеньки. И минуты не прошло, как он вернулся со старой газетой в руке. Она была на турецком.

— Вот что я нашел. — Он протянул газету Халиту. — Похоже, солдаты обронили, а я подобрал.

Тот пробежал глазами несколько строчек и, несмотря на свое решение не садиться в доме Георгиу, рухнул на ближайший стул.

— Дорогой, что стряслось?! — ахнула Эмин.

По лицу мужа она поняла: случилось что-то ужасное.

Он только взглянул на нее, не в силах вымолвить ни слова.

Хусейн подошел к отцу, взял у него газету и уставился на первую страницу.

— Аман Аллахим! [34] Великий Аллах! ( тур. ). — потрясенно прошептал он. — Бог мой, наша деревня…

Он взглянул на мать, потом снова на газету. На ней было фото людей, которые рыли землю. Члены Красного Креста и солдаты в форме ООН стояли рядом и смотрели на них.

Суровый заголовок гласил: «МАССОВЫЕ УБИЙСТВА В МАРАТЕ».

Под фотографией подробно излагалось случившееся. Резня произошла несколько недель назад, 14 августа, но масштаб бедствия стал известен намного позднее, когда были эксгумированы тела.

В яме обнаружили восемьдесят восемь изуродованных и полуразложившихся тел. Матери прижимали к груди младенцев, самому маленькому было около месяца. Перед убийством женщин изнасиловали. Тела обезглавили, у некоторых не было одного уха или обоих.

Было установлено, что тела бульдозером сгребли в яму, где их и обнаружили.

Эмин обогнула стол и выхватила газету у сына. Она читала, и по ее лицу текли слезы.

Свидетель, грек-киприот, сообщил, что всех мужчин старше пятнадцати лет увели из деревни. Остаться разрешили только старикам. Согласно показаниям свидетеля, преступление совершили греки и греки-киприоты. По его словам, они могли быть членами ЭОКА-Б.

В статье утверждалось, что греки намеревались уничтожить всех турок-киприотов на острове, и турецкая армия двинулась на юг, чтобы их спасти. Массовые убийства в Марате и в другой деревне, Санталарис, доказывали, что турки поступили верно.

Марата была родной деревней Эмин. Семья Ёзкан жила там до переезда в Фамагусту. Все перечисленные в заметке имена были ей знакомы, а четверо были ее кровными родственниками:

Гюльден Мустафа, 39 лет

Муалла Мустафа, 19 лет

Сабри Мустафа, 15 лет

Аише Мустафа, 5 лет

Сестра и три племянницы… Эмин разразилась слезами. Ее рыдания заглушили все другие звуки — плач младенца и грохот, который поднял Василис, собирая пожитки.

В некоторых семьях в деревне было по шестеро детей, и все были изрублены на куски, часто на глазах у бабушек и дедушек. Имена мужчин и старших мальчиков не приводились. Они были взяты в плен.

Ирини отвела Маркоса в сторону.

— Как давно у тебя эта газета? — потребовала она ответа.

— Не очень давно, мама, — тихо ответил он. — Я понятия не имел, что Ёзканы оттуда. Думал, лучше не говорить им, что там сделали с турками-киприотами. Берег их.

Маркос знал, что были эксгумированы и другие тела: не только турок-киприотов, но и греков-киприотов тоже. Обе стороны были повинны в зверствах. Под кроватью у него лежала другая газета, в которой рассказывалось о массовом убийстве греков-киприотов в Китрии. Он ее приберег до поры до времени.

— Но куда же нам идти?! — Ирини в отчаянии обернулась к мужу.

Василис продолжал лихорадочно собирать пожитки.

— Какая разница! — отмахнулся он. — Но если не поторопимся, солдаты вернутся и застанут нас здесь.

Василис в первую очередь тревожился за семью, но до него уже дошло, что не только греки-киприоты были жертвами конфликта. До сих пор он отказывался в это верить.

Ёзкан пытался успокоить жену. Хусейн думал о том, что его двоюродная сестра была обручена. Теперь все мечты рухнули… Мехмет стоял рядом с братом, силясь понять происходящее.

Халит понимал, что горе Эмин безутешно, но уговаривал ее подняться. Хусейн никогда не видел, чтобы отец проявлял такую нежность к матери.