Владимир Шапко - Синдром веселья Плуготаренко

Для начала нужно название. Михаил Янович написал печатными буквами: «КВАРТИРАНТ СО СВОИМ ДИВАНОМ». Ещё подумал. Добавил пониже: – Рассказ –

Начал писать: «Аделаида Молотовник, девица 32-х лет, работала бухгалтером на небольшом заводике города Кременчуга (бухгалтер, бухгалтер, милый мой бухгалтер!). Коткину Льву Зиновьевичу, директору почты, она доводилась племянницей. В свою очередь, Коткин Лев Зиновьевич (если я с письмом не доеду, значит, я с письмом дойду!) хорошо относился к Буров о й-Найман, единственному зубному врачу, занимающемуся частной практикой в городе Кременчуг. Ну а Буровая-Найман (песен нет, под бормашиной не особо запоёшь) в 76-ом году хорошо забурила пломбы в три зуба Циле Исааковне Готлиф (тоже врачу), в те времена работавшей терапевтом. А у Цили Исааковны, в свою очередь, был сорокалетний сын Миша, Михаил Янович уже, которого после связи с плохой женщиной нужно было срочно женить. Поэтому в один из благословенных летних вечеров, можно даже, наверное, сказать, подмосковных вечеров (не слышны в саду даже шо-ро-хи-и), Михаил Янович Готлиф оказался за столом плечом к плечу с Аделаидой Молотовник, как уже было сказано, бухгалтером и девицей 32-х лет».

Готлиф прервался, прочитал написанное. Не всякое лыко в строку. «Лапоть» получился громоздким. Но потом можно будет подправить. Продолжил:

«Михаил Янович, несколько расплывшийся блондин с потным размазанным флажком на лысине, поминутно вытирался платком. Ему было явно не по себе. На невесту почти не смотрел. Да и на кого-либо за столом под высоко висящей дачной лампочкой, в которую с треском ударялись ночные мотыльки.

Предложенная Михаилу Яновичу невеста, Молотовник Аделаида, в дремучем парике походила на обряженного в женское трансвестита. Имела массивную челюсть, костлявые широкие плечи с висящим на них платьем. В отличие от жениха, она радовалась откровенно. Всё время скалилась, обнажая длинные, как амулеты дикаря, зубы. Она поймала свой шанс. Никуда теперь голубчик не денется! Она постоянно тыкала рюмкой в рюмку голубчика, чтобы он взбодрился как-то. А не сидел мешком. Казалось, готова была вскочить и сама зажать его в поцелуе. Без всяких там криков «горько!» Я отчаянная, говорил весь её вид. Ух, держись! (Готлиф.)

Организаторы встречи (сводни) – Лев Зиновьевич Коткин с супругой, похожей на улыбчивого дельфина, Берта Яковлевна Буровая-Найман (хозяйка дачи) и Циля Исааковна – СТРАЖДУШАЯ МАТЬ НЕПУТЁВОГО СЫНА – излишне как-то были оживлены и разговорчивы за столом. Напоминали стайку говорливых попугаев. Коткин, как купец, имеющий припрятанный (залежалый?) товар, всё время нахваливал племянницу: да какая она замечательная хозяйка, да как вкусно она готовит, какая чистота и порядок у неё в комнате, а на работе – так вообще ей равных нет: цифры складывает в уме мгновенно, всегда без ошибки, дебит-кредит и так далее. Не голова у девушки – а целый арифмометр! Доверенное лицо Цили Исааковны, сватья Буровая-Найман, что называется, размашисто выхлопывала свой товар. Михаила Яновича Готлифа. Вот он! Сидит! Мужчина в самом соку! Красавец! Работает! На хорошей должности! (Это на должности почтальона-то?) Не курит, не пьёт! По нашим непростым временам имеет мебель! Свой диван! Понимаете, свой новый диван! – победно оглядывала всех Буровая-Найман. Большой мокрый рот её был весь утыкан железом. И получалось, что она как зубной врач – сапожник. Но – с сапогами.

Однако Лев Зиновьевич и его Улыбающийся Дельфин наперебой доказывали, что их товар намного лучше – Аделаида скоро купит квартиру, и не какую-нибудь, а двухкомнатную. Да, она пока живет в семейном общежитии, да, комната у неё маленькая, тесная, это так, но это временно! Временно! Всё скоро у неё совершенно изменится!

Кто же всё-таки тут купец, а кто – товар? – невольно задал бы себе вопрос сторонний наблюдатель. Этот, как баба после бани, весь в стойких фиолетовых пятнах мужик? Или эта – брутальная девка рядом с ним, елозящая от нетерпения ногами?

Между тем Мама (Циля Исааковна) тоже поглядывала на сына непонимающе. Даже обиженно. Как на пожизненного неудачника, неумеху. Ничего не может! Даже обработать женщину. Бухгалтера. Имеющего деньги. Обработать без каких-либо обязательств. Ведь никто, дурака, не заставляет жениться. Просто нужно сойтись ему с ней, сойтись (понимаете?) – и всё. Чтобы забыть ту русскую толстую прохиндейку. А он, вместо того чтобы немедленно начать ухаживать, сидит рядом, перепуганный, потный. Зажал всё своё меж колен – точно женщина сейчас потащит кастрировать его!»

Готлиф вновь остановил перо. Нужно бы, наверное, придумать вымышленные имена героям этой подлинной истории… но пусть будет пока так, как есть. Потом всё поменяется. Герой, раз он в рассказе писатель, конечно же, будет каким-нибудь Тумановым. Или Зимогоровым. Кстати, есть фамилии, которые уже сами по себе несут поэтическое, – Бухаров, Лебединский. Если имеешь подобную фамилию – просто стыдно не быть писателем. Помнится, об этом говорил ещё Наталье. Ладно, не будем вспоминать тяжёлое, не будем отвлекаться. Итак: «Михаил Янович Готлиф не лишен был поэтической жилки – он писал рассказы и повести. При кажущейся своей солидности и даже высокомерии, человеком он был боязливым, застенчивым. В редакции со своими рукописями не лез, а женщин так просто боялся. Если в случае с Натальей Ивашовой (растоптанной своей любовью) он всё же позволил завести себя в новое для него место (квартиру), и ему даже в нём понравилось, то Молотовник Аделаиде он не поддался сразу, ни под каким предлогом не позволил втащить себя в её комнату. Дошёл с ней только до третьего этажа семейной многоэтажки. И ринулся назад, вниз, расталкивая людей на лестнице.

В кинотеатре, куда его всё-таки завели, он отбивался от женских рук, хватающих его за то, за что мужчину не нужно хватать. Да она же ненормальная! – поспешно, грузно вылезал он из ряда, пихаемый сердящимися зрителями.

Домой Михаил Янович шёл и кипел. Это чёрт знает что! Такое насилие над личностью! Да как она смеет?!

В украинский Кременчуг Михаил Янович переехал из России. Из-за его любовной связи с русской женщиной – мать заставила, настояла. Сама подала на обмен квартиры, и через месяц нашлись обменщики. Михаил Янович с 25-и лет состоял на учёте в психбольнице. У него бывали психозы. Чаще мания преследования. Случавшаяся осенью или весной. В такие дни он прятался на чердаке или в чьём-нибудь погребе. И сидел там. Пока его не находили санитары и не везли в больницу. В России даже с третьей группой инвалидности Михаил Янович мог не работать. А если и работать, то ограниченно. Всё резко изменилось после переезда на Украину. Сразу же начал привязываться участковый Коноплянин. Игнорируя справку Михаила Яновича, заставлял идти работать на Кременчугский автосборочный завод. Почему-то именно туда. Разнарядку что ли получил? («У нас не Россия! У нас не пройдёт туньядствовать! У нас кто не работает – тот не ест, уважаемый!») Пришлось пойти с матерью к Коткину Льву Зиновьевичу, дальнему родственнику. Тот взял Михаила Яновича к себе на почту. Почтальоном. Вот так-то, гад Коноплянин! Не вышло у тебя, чтобы я гайки крутил!