Владимир Шапко - Синдром веселья Плуготаренко

Очень довольный собой, заворачивал и альбом, и духи в белый лист плотной бумаги. (Со стороны посмотреть – большой знаток живописи работает, пакует.) На кухне в ящике нашёл атласную голубую ленту и всё ею перевязал. Красиво. С бантом. От матери подальше пакет спрятал у себя в комнате.

Однако вечером та сразу увидела другого сына – опять хихикающего. Помогая снимать ей плащ и подкладывая тапочки, сын явно не мог сдерживать смех. Так. Значит, в квартире побывала толстуха. Или на улице встретились они. Точно! – села на банкетку Вера Николаевна. Смотрела, как сын уже наяривает вокруг стола. Как будто пляшет перед ней в коляске. И-иэхх, мама!

В своей однокомнатной квартирке на Льва Толстого Круглов Алексей Сергеевич на какое-то время забыл, что он врач – с улыбчивым интересом простого обывателя смотрел на смеющегося, размахивающего руками инвалида за столом. За свою врачебную практику Алексей Сергеевич повидал немало, но такого жизнерадостного инвалида видел впервые. Казалось сейчас, что человек этот неделю блуждал по тайге и вышел, наконец-то, к добрым людям. Остановить теперь его смех, слёзы, рвущиеся слова просто невозможно.

Алексей Сергеевич неплохо знал психиатрию, но никак не мог определить – кто перед ним. Кто размахивает руками напротив: истерик, постоянно жаждущий внимания окружающих, или просто парень с гипертрофированным холерическим темпераментом? Потому что обезноженный инвалид не давал никому говорить. Да никто и не говорил. Жена Таня всё время подкладывала ему еду, словно только для того, чтобы он замолчал. Сама же именинница (она же невеста) в новом цветастом платье с широкими белыми бортами сидела недвижно, не издавая ни звука, вроде отгороженной от всего оранжереи. Алексей Сергеевич платком протирал свои большие очки, на время смутно видя махающиеся руки, и снова водружал очки на нос.

Наконец, сумел вклиниться:

– Я слышал, вы занимаетесь фотографией, Юрий Иванович?

Плуготаренко будто на столб налетел – разом перестал смеяться и говорить. Изменился в лице. Оно стало недовольным, даже злым. Точно инвалида прервали на самом интересном.

– Рассказали бы об этом, Юрий Иванович, – не отставая, подкинул живца хирург.

– Да что тут рассказывать… По-любительски всё… Чтобы убить время.. – нехотя ответил инвалид.

Без смеха своего человек стал неузнаваем. Во всяком случае, для Алексея Сергеевича и Татьяны. Сидел за столом, опустив взгляд, ковыряя вилкой какую-то еду. Наталья тоже не поднимала глаз. Не могла взглянуть на супругов. Она-то видела не раз все эти внезапные перемены инвалида. Господи-и! Кого пригласила к ним! Кого втащила в их дом! Своими руками. С его коляской. Буквально! Даже вытирала тряпкой грязь с колёс. Пока инвалид чуть не выпрыгивал от радости из коляски. Неумолчно приветствовал хозяев. Ошарашенных хозяев. Мужа и жену. Гос-по-ди-и!

Алексей Сергеевич всё не терял надежды вытащить инвалида на нормальный разговор, просил показать камеру, с которой тот работает. Говорил, что и сам когда-то неплохо фотографировал.

Под ждущими взглядами Плуготаренко нехотя перекинул себя в коляску. К перемётным сумам её. Вроде китайского ходи к своему товару. Молчком достал завёрнутые в бумагу альбом и духи и просто протянул Наталье, сказав: «Это вам от меня». Опять запустил руку в брезентовый мешок и вытащил камеру для Алексея Сергеевича. Дескать, а это – вам.

Пока Круглов знакомился с зеркальным фотоаппаратом «Зенит», вернулся за стол, крутил за ножку фужер. Фужер с ситро. Толстой именинницы рядом как будто и не было. Внимательно смотрел на другую женщину, беременную, сидящую напротив, напрочь забыв, как её зовут. Галей, кажется. Или Женей? Иногда женщина вставала за чем-нибудь и сразу превращалась в худенького попика в рясе. С пузцом. Муж её продолжал копаться в фотоаппарате. Плуг удерживал его боковым зрением. Всё ждал от него вопроса главного – об Афганистане. (Ну как же – хирург, военврач.)

Однако хирург, вернувшись за стол, наливал в рюмки и всё восхищался фотоаппаратом. Но Пулуготаренко понимал, что врач просто притворяется, и сейчас вопрос непременно последует.

Потом Плуготаренке предложили пирожки с луком и яйцом. Которые испекла якобы Наталья. Плуготаренко взял с тарелки один. Даже не прикоснувшись к своей рюмке, послушно стал есть.

Не замечая за собой ничего странного, он взял второй пирожок, потом третий. Сосредоточенно, ни на кого не глядя, жевал. Всё куда-то отодвинулось, мысли его перешли на восточный базар на окраине Кабула, по которому с Генкой Лапой однажды бродили от нечего делать. На раскинутых пыльных тряпках на земле громоздились горы арбузов, как бомбы были сложены дыни. Старики-торговцы сидели без всяких – прямо на земле. Как сохлые красные перцы. Тогда они с Лапой съели по дыньке, и всё обошлось. Через два дня, опять в увольнении, на этом же базаре они съели по чебуреку со странным привкусом стеарина. Торговка, протягивая чебурек, прикрывала старую морду чёрным платком. Даже не дошли до роты – согнулись от боли. От боли в желудках. Оба, одновременно. Они ничего не могли понять. Приступы боли накатывали волнами, гнули к земле, скрючивали. В расположение вошли оба безумные, уже чуть не падая. Их тут же засунули в уазик, помчались с ними в санчасть. Всю дорогу санитар Володя Бег костерил их последними словами, заставляя пить какую-то дрянь. После которой они, прямо на ходу, высовывали морды из окон и блевали. В санчасти им сразу промыли желудки, положили под капельницы, тем и спасли. Как узнали потом, несколько ребят с оружием бросились на базар, но торговки с чебуреками и след простыл…

Плуготаренко всё жевал пирожки. По-прежнему ни на кого не глядя.

– О чём задумался, Юрий Иванович? – назвав на «ты», спросил его, наконец, Алексей Сергеевич.

Плуготаренко вздрогнул:

– Извините. И, правда, задумался. – Увидел в своей руке пирожок. Отложил.

И вдруг сказал:

– А давайте я вас поснимаю! – Он опять стал прежним: радостным, смеющимся. Он уже командовал, где кому и как сесть. Он постоянно перекидывал себя в разные места. То за стол, то снова в коляску, безжизненные ноги его летали за ним как плётки. Он нисколько не смущался этого. Он опять забыл, что инвалид. С камерой он торопливо выбирал нужную позицию для съёмки.

Когда снимали его самого (работал уже Алексей Сергеевич), он перекинул себя на диван и смело подгрёб к себе двух женщин. Худенькую и толстую. Но с восторгом смотрел только на толстую. И на проявленной потом фотографии было видно, кого он любит, от кого он без ума.

Расходились в полдвенадцатого ночи. По лесенке первого этажа инвалид спускался рывками. Фактически сам. Длинной цепкой рукой он хватался за перила, помогая себе рычагом коляски. Алексей Сергеевич только придерживал, подстраховывал, удивляясь ловкости инвалида.