Андрей Шляхов - Байки доктора Данилова 2

Сашу госпитализировали. Официальная версия гласила, что Саша неудачно упал и ударился подбородком о ступеньку. Кающийся Толик возил Саше в больницу супчики, которые варила Надька, и кормил ими с ложечки. Когда Толик дежурил, это делала Надька, но несмотря на такое самоотверженное самопожертвование (выражение доктора Абашидзе) у них с Сашей все равно не сложилось.

На подстанции удивлялись — Толик, ну как ты мог?!! Лучшего друга Сашу?!!

— Сам не знаю, — виновато оправдывался Толик. — Нашло на меня что-то. Саша меня обозвал обидно, я и взъярился…

— Как обозвал?

— Не помню, но обидно, на пид…ра похоже.

Загадочное слово, способное привести к таким серьезным последствиям, заинтриговало всю подстанцию. Народ перебирал возможные варианты, но всякий раз Толик говорил:

— Похоже, но не то.

Дойдя до слова «гётверан», значение которого объяснил доктор Абашидзе, народ отчаялся и решил дождаться возвращения джедая, то есть — Саши. Может, хоть он вспомнит злополучное слово. Интересно же.

Дождались. Узнали…

Три года назад Толик вышел на пенсию. До последнего дня его звали не по имени-фамилии, а Симбионтом. Некоторые новые сотрудники думали, что это его настоящая фамилия. Удивлялись — фамилия явно нерусская, а ее обладатель курнос и белобрыс. Парадокс парадоксальный!

Водитель Тарасов был рьяным поборником справедливости. Не в глобально-политическом смысле, а в смысле дележа вознаграждения, полученного бригадой на вызовах.

— «Левак» надо делить на троих! — заявил он врачу Гордееву и фельдшеру Малышкову. — Я вам не посторонний какой-то, чтобы со мной не делиться. Короче, так — или я с вами хожу на вызовы, чтобы видеть, где и сколько вам дали, и мы это «сколько» делим на троих, или я вас обоих заложу с потрохами. Причем не заведующей заложу, а ментам. И еще выступлю на суде свидетелем. Будете потом на зоне санитарить и меня вспоминать.

— Так вот и заложишь? — удивился Гордеев. — Нас с Вовкой? Несмотря на то, что у нас семьи, а у Вовки еще и маманя парализованная?

— А мне по…! — ответил Тарасов. — Не хотите садиться — делитесь. А не хотите делиться — садитесь. Дураков учить надо.

— Тут ты прав, — согласился Гордеев. — Надо учить дураков. Ладно, ходи с нами, раз уж такое дело. Только тебе придется нам помогать. Шприц подержать или, скажем, больного переложить. Раз уж на «левак» претендуешь, то заслужи его… Опять же, если ты будешь на вызове просто стоять, руки в карманах, у народа сразу же возникнут вопросы — кто это такой и зачем он тут нужен?

— Это справедливо, — согласился Тарасов. — Буду помогать.

В течение двух суточных дежурств Тарасов «помогал» — передавал Гордееву шприцы, которые заправлял Малышков, или наоборот — передавал использованные шприцы от Гордеева Малышкову. Резиновых перчаток ему не досталось, да и зачем они были нужны, ведь он за иглы не хватался, брал шприцы аккуратно «за бока». Ну, разве что снимал колпачки, которые педантичный Малышков надевал на иглы после набора препарата в шприц.

— Учитесь, как надо себя ставить! — вещал Тарасов в водительской. — Пригрозил разок — и все теперь по-моему. Левак на троих, по чесноку и справедливости. Во как!

На третьем дежурстве Тарасова повязали борцы с незаконным оборотом наркотиков. Под его сиденьем нашли бумажный пакет, набитый шприцами, содержащими разные запретные вещества. Отпечатки пальцев на шприцах и колпачках были тарасовскими.

Поскольку Тарасов не раскаялся и не сдал никого из подельников (а кого он мог сдать?), суд дал ему срок «по верхней планке», как несознательному.

Что дальше случилось с Тарасовым, я не знаю. Гордеев с Малышковым живы и здравствуют, несмотря на то, что Тарасов уже лет десять как должен был «откинуться». Их некоторые пугали:

— Глядите, выйдет Тарас — отомстит вам.

— Он к нам близко подойти побоится, — беспечно отвечали они.

Доктора Паркушина на вызове ударили бейсбольной битой по голове. Произошло это печальное событие в ходе дискуссии о целесообразности госпитализации, на которой настаивал муж пациентки.

Ничего, обошлось без последствий. Почти. Паркушин вдруг приобрел склонность к фантазерству, причем самому завиральному. Сначала признался коллегам в том, что он — внебрачный сын последнего Генерального секретаря ЦК КПСС и в доказательство принес на подстанцию пачку писем от папаши. Когда диспетчер Войцик сказала, что почерк папаши сильно напоминает почерк самого Паршина, тот удивился — а чего вы хотели? Мы же родня.

На вызовах Паркушин жаловался на свою горькую судьбу.

— Мне многое пришлось пережить. Вскоре после окончания института я в пьяной драке случайно убил человека. Получил десять лет и лишился диплома как убийца. Отсидел, снова поступил в тот же институт, окончил, получил новый диплом и вот работаю на «скорой», потому что никуда больше меня не берут…

Одни пациенты сочувствовали, другие жаловались — с чего бы это у вас уголовники работают?

Страхуясь от неприятностей, заведующая подстанцией дала Паршину в постоянные фельдшеры Ларису Нелидову, громогласную, могучую и безапелляционную женщину. Стоило только Паркушину завести свое: «Мне многое пришлось пережить…», как Лариса рявкала:

— Гаврилыч! Хорош п…еть! Ехать пора!

— Какая у вас грубая девушка! — ахали пациенты и родственники.

— Это жена моя, — врал Паркушин. — Так меня любит, что на фельдшера выучилась, чтобы вместе со мной работать. Не может даже несколько часов разлуки пережить!

От таких слов Лариса краснела и теряла дар речи.

Народ восхищался — ах, какая любовь!

У репортеров самой скандальной столичной газеты Паркушин был нарасхват. Мы даже научились угадывать газетные новости от Паркушина — они были самыми невероятными, на грани фантастики.

В начале девяностых старший брат фельдшера Иванова открыл похоронное бюро. А что? Выгодное же дело. Брат взял Иванова к себе оформителем документов. Слово «менеджер» тогда еще не очень прочно вошло в обиход. Спустя два года брата взорвали вместе с его джипом. Похоронное бюро накрылось медным тазом. Иванову пришлось вернуться на «скорую».

Вернуться-то он вернулся, но старых дел не забыл, подрабатывал агентом в некоей дружественной похоронной фирме. Если кто не знает, то среди похоронных агентов конкуренция всегда была дичайшей — кто первый успел, тот все пенки и снял. Иванову в этом смысле работа помогала. Приедет он на констатацию смерти и шепнет родственникам покойного:

— Вы всех этих аферистов, которые вам сейчас названивать станут, посылайте лесом на все веселые буквы. Я к вам своего родного брата пришлю. Он — человек честный и лишнего с вас не возьмет. Оформит все наилучшим образом.