Андрей Шляхов - Байки доктора Данилова 2

Увидев Добровольскую в сопровождении подруги, Павел Сергеевич отвернул голову к закрытому шторами окну.

— Доброе утро! — бодро сказала Добровольская. — Как вы себя чувствуете?

Павел Сергеевич молчал.

— Здесь, конечно, не Рэдиссон, но через несколько дней вас переведут в палату…

Молчание.

— Надежда Викторовна — моя подруга, если что потребуется, обращайтесь к ней…

Молчание.

— Отдыхайте, я приду завтра, — Добровольская дотронулась до руки Павла Сергеевича. — До встречи.

Молчание.

— Суровый мужик, — прокомментировала подруга, когда они вышли из реанимационного зала. — Слушай, я что-то не врубаюсь — почему ты с ним на «вы»?

— Если я сейчас начну объяснять, то со мной случится истерика, — сказала Добровольская, сглатывая подступивший к горлу комок. — Давай отложим, ладно? Скажу только одно — считай, что это я у тебя тут лежу.

— Стараюсь! — хмыкнула подруга. — Ты же сама видела.

Каждый день, за исключением тех, на которые выпадали дежурства, Добровольская навещала своего «близкого человека», который продолжал демонстративно ее игнорировать. Ей хотелось объяснить, что она сильно переживает по поводу случившегося и попросить прощения (даже с учетом того, что прощения просить, по существу, было не за что). Но подобные разговоры следовало отложить до выздоровления Павла Сергеевича. В больнице приходилось интересоваться самочувствием, говорить что-то ободряющее и уходить, обещая прийти еще.

Подруга, узнав от Добровольской подробности, обозвала ее «чокнутой декабристкой» и сказала, что сама поступила бы точно так же — не стала бы возиться со снятием кардиограммы, в которой не видела необходимости.

— Ты не понимаешь, — волновалась Добровольская. — Он же мог умереть! По моей вине!

— Ну если ты начнешь на пустом месте себя виноватить, то очень скоро окажешься на его месте, — предупредила подруга. — Ты разберись в своих чувствах получше. Вдруг ты на него запала и сама боишься в этом признаться? Комплекс ложной вины вполне может оказаться подавленным влечением.

Муж подруги был психотерапевтом, и она набралась от него многим премудростям.

— Да ты что! — возмутилась Добровольская. — Он вообще не в моем вкусе, да и некогда мне было влюбляться. Ну а потом ты видишь, как он на меня смотрит… То есть не смотрит.

Кроме Добровольской Павла Сергеевича навещал двоюродный брат. То, что приносил брат, Павел Сергеевич пил и ел, а фрукты от Добровольской отдавал медсестрам. Об этом рассказала подруга. Сам Павел Сергеевич за все время пребывания в больнице ни сказал Добровольской ни слова.

После того, как Павла Сергеевича выписали, Добровольская взяла паузу на две недели. Пусть человек вернется к нормальной жизни, может и подобреет настолько, что с ним можно будет поговорить. Подруга дала ей номер мобильного телефона Павла Сергеевича, но Добровольская решила, что лучше будет заявиться к нему домой без звонка. Отключиться во время телефонного разговора гораздо легче и проще, чем захлопнуть дверь перед носом пришедшего к тебе человека. Время для визита выбрала, как ей казалось, удачное — девять часов вечера. Павел Сергеевич преподавал английский язык в Гуманитарном университете. К девяти часам ему пора быть дома. Опять же — время не такое уж и позднее для визитов, это после десяти часов ходить в гости невежливо.

С пустыми руками ходить в гости не принято. Добровольская решила явиться с коробкой бисквитного печенья. Коробка в руках гостьи — это недвусмысленный намек на чаепитие, а чаепитие располагает к беседе. Главное, чтобы дверь открыл и выслушал.

Дверь Павел Сергеевич открыл. Более того — сухо поздоровался и предложил войти. Обрадованная таким началом Добровольская не вошла, а впорхнула в прихожую.

— Сумку и прочее можете оставить здесь, — сказал Павел Сергеевич, указывая рукой на тумбу, стоявшую в прихожей.

Он провел гостью в комнату, не в ту, где находился во время вызова, а в другую, с диваном и креслами. Указал Добровольской на одно, сам сел в другое и разговор начал первым.

— Я уже думал, что вы успокоились, но ошибался…

— Я не…

— Давайте расставим все точки над «и», — Павел Сергеевич повысил голос, давая понять, что перебивать его не следует. — Знаете кого я ненавижу? «Специалистов» в кавычках, которые считают себя умнее всех. Рассказать, как умер мой отец? Вечером шел домой, сделал замечание подонкам, которые пили водку около подъезда и горланили песни, те на него набросились, свалили с ног, стали пинать. Хорошо соседи увидели в окна драку и вмешались. Отца привели домой. Ему было плохо, реально плохо, сильно болел живот. Вызвали «скорую». Приехал такой «специалист», как вы. Осмотрел отца и сказал, что все в порядке, госпитализация не требуется. Отец ему про то, что живот болит очень сильно, а он с таким пафосом: «я в этом лучше вас разбираюсь». И уехал. А отец вскоре умер. От внутреннего кровотечения. У него был подкапсульный разрыв селезенки, который этот «специалист» пропустил…

Произнося слово «специалист» Павел Сергеевич всякий раз гадливо кривил губы.

— И я бы мог умереть, — продолжал он. — Из-за того, что другой «специалист» плохо знает симптоматику инфаркта миокарда…

— Но я…

— Довольно долгое время говорили только вы, а я молчал, верно?

Добровольская кивнула.

— А теперь будьте добры — помолчите и дайте мне сказать! Вы, наверное, еще и смеялись между собой — вот же какой придурок, из-за отсутствия эрекции «скорую» вызвал. Смеялись же? Только честно!

Добровольская неопределенно повела бровями.

— Конечно! — констатировал Павел Сергеевич. — Вы над всеми должны смеяться. Люди, которые считают себя самыми умными…

— Да не считаю я себя самой умной! — выкрикнула Добровольская. — Я сама чуть инфаркт не получила, когда на «повтор» к вам приехала! Зачем вы меня «лечите»?! Почему бы нам просто не поговорить?!

— Нам с вами разговаривать не о чем, — спокойно ответил Павел Сергеевич. — Тем более, что я уже сказал вам все, что мог сказать. Да, вот еще — то, что вы приняли участие в моем лечении, для меня ничего не значит. Я вас об этом не просил и делали вы это не ради меня, а ради себя. Чтобы совесть не так заедала. Это хорошо, что у вас есть совесть. Может, и получится стать человеком.

Добровольская поняла, что здесь надо ставить точку.

— Мне пора, — сказала она. — Простите за беспокойство.

Павел Сергеевич ничего не ответил. Встал, прошел к входной двери, открыл ее и ждал, пока гостья выйдет.

В глазах у Добровольской мелькали темные пятна, не иначе как давление подскочило на нервной почве. С координацией движений тоже было неладно — когда хотела взять с тумбочки коробку с печеньем, пронесла руку мимо. «Уж не инсульт ли это?» — испугалась она и замерла на несколько мгновений, прислушиваясь к своему организму. Нет, вроде бы все в порядке, надо топать, а то вот уже хозяин глазом нервно дергать начал.