Джереми Дронфилд - Мальчик, который пошел в Освенцим вслед за отцом

Одним из главных Prominenten 17-го блока был Эрнст Федерн, молодой венский психоаналитик и троцкист с красно-желтой звездой еврейского политического заключенного. Внешность его была обманчива – за мрачным лицом с резкими чертами, еще обострившимися на фоне бритого черепа, скрывалась добрейшая душа. Любой мог прийти к нему поговорить о своих невзгодах. Его необоримый оптимизм кому-то казался чудачеством, но других заключенных утешал [191] Tomas Plankers, Ernst Federn: Vertreibung und Ruckkehr. Interviews zur Geschichte Ernst Federns und der Psychoanalyse (1994), c. 158. Эрнст Федерн оставался в Бухенвальде вплоть до освобождения в 1945-м; он продолжил карьеру в психоанализе и скончался в 2007-м. .

В бараке соседствовали социал-демократы, христианские социалисты, троцкисты и коммунисты. По вечерам, в свободное время, Фриц слушал их разговоры о политике, философии, войне… Разговоры были интеллектуальные, мудреные, и он мало что в них понимал. Единственным, что он понял наверняка, была их вера в будущее Австрии. Несмотря на собственную безвыходную ситуацию и исчезновение их страны как независимого государства, они все считали, что Австрия еще восстанет, освобожденная от нацистского правления, обновленная и прекрасная. Заключенные из блока 17 верили, что Германия в конце концов проиграет войну, хотя новости, изредка проникавшие в лагерь, гласили, что пока она побеждает по всем фронтам.

Вера и мужество Фрица крепли рядом с этими мужчинами, убежденными в приходе лучшего будущего, несмотря на то что мало кому из них суждено было до него дожить. «Товарищеский дух, царивший в 17-м блоке, в корне изменил всю мою жизнь, – вспоминал впоследствии он. – Я увидел такую солидарность, какую за пределами концентрационного лагеря нельзя и вообразить» [192] В Gartner and Kleinmann, Doch der Hund , c. 59. .

Одним из важных воспоминаний Фрица о временах в 17-м блоке стал день рождения Фрица Грюнбаума, приходившийся на ту же дату, что и у его сестры Герты (в тот день ей исполнилось восемнадцать). Заключенные отложили часть своих пайков, чтобы угостить товарища обильным ужином, и прибавили к ним то, что удалось стащить на кухне. После ужина Лёнер-Беда выступил с речью, а сам Грюнбаум спел несколько куплетов. Фриц, как самый младший, тоже получил возможность поздравить бывшую звезду.

Что общего могло быть у этих политиков, интеллектуалов и артистов с юным подмастерьем мебельщика, а теперь еще каменщика, из Леопольдштадта, обыкновенным мальчишкой с Кармелитермаркт? То, что все они были австрийцами – по рождению или по сознательному выбору – и евреями. Этого было достаточно. В Бухенвальде они представляли крошечную группку выживших жертв кораблекрушения, окруженных ядовитым морем.

А смерти продолжались.

Убийства в карьере происходили все чаще. Многие погибшие были друзьями Фрица или его отца, некоторые еще по прежним временам в Вене. В тот год по всем концентрационным лагерям количество смертей взлетело с примерно 1300 до 14 000 [193] Wachsmann, KL , cc. 224–225. . Причина заключалась в войне; пока Ваффен СС и Вермахт сражались и побеждали врагов Германии от Польши до Ла-Манша, солдаты Тотенкопф СС, у которых тоже закипала кровь и пробуждалась жажда борьбы, нашли себе внутреннего врага и развязали войну против него. Сообщения о военных победах провоцировали вспышки победительной агрессии, а поражения – например, в Британии, единственной стране, до сих пор оказывавшей сопротивление, – требовали возмездия.

Избавляться от постоянно растущего числа трупов становилось все труднее, и в 1940 году в лагерях начали сооружать крематории [194] Там же, с. 225. Кремация по иудейским законам запрещена, поэтому кремированные останки нельзя хоронить на кладбищах. Однако для тех, кто был кремирован против собственной воли, делаются исключения, так что из концентрационных лагерей домой отправляли прах и его можно было хоронить на еврейских кладбищах. . В Бухенвальде это было небольшое квадратное здание с двориком, окруженным высокой стеной. С плаца было видно, как поднималась, кирпич за кирпичом, его труба; когда строительство закончилось, из нее вырвался первый едкий дым. С того дня труба дымила почти что непрерывно. Порой дым улетал вверх, за верхушки деревьев, порой достигал лагеря. Но запах его ощущался постоянно: горчащий дух смерти.

В новом году, после многомесячного ожидания, Тини получила ответ из консульства США в Вене.

С марта 1940 года на собеседования для получения визы людей вызывали лично, и ей рекомендовалось дождаться, пока Густав и Фриц освободятся, чтобы вместе прийти в консульство [195] Тини Кляйнман, письмо в Комитет помощи евреям Германии, Нью-Йорк, март 1941, DKK. . Однако СС не отпускало заключенных, пока они не предъявят готовых бумаг на эмиграцию, так что они снова оказались в тупике.

Все документы были на месте. Проблема заключалась в получении американских виз и покупке билетов (за которые надо было сразу платить), а также в том, чтобы скоординировать одно с другим. Пока Франция оставалась независимой, через нее можно было выехать в Америку, но после вторжения Германии все французские порты были закрыты. Осенью эмигрантам позволили выезжать через Лиссабон, но консульство США в Вене тут же приостановило выдачу виз. Заверения Рузвельта о том, что беженцев ждут с распростертыми объятиями, поутихли под влиянием растущих антисемитских настроений. Капитулировав перед общественным мнением, президент дал распоряжение Госдепартаменту свести количество виз практически к нулю: «Больше никаких иностранцев». Консульства продолжали приглашать заявителей на собеседования, которые сами по себе были мучительными, требовали пролонгации заверенных у нотариуса документов и предъявления справок из полиции, действительных билетов на пароход и подтверждений об уплате местных антиеврейских налогов. На финальном этапе, когда изволновавшийся заявитель предъявлял наконец все чудом собранные бумаги, ему сообщали, что он не сумел доказать свою ценность для Соединенных Штатов, и поэтому, вероятней всего, «станет обузой для общества» [196] Маргарет Э. Джоунс, письмо в AFSC, ноябрь 1940, в Wyman, America , том 4, с. 3. . В визе отказано .

В октябре 1940 года практически все заявители – люди, жившие в постоянной тревоге и обнищавшие из-за выплат бесконечных налогов, – получили отказ [197] Сами консулы, не встречавшиеся с заявителями лично, были настроены против эмигрантов и поддерживали антисемитские бюрократические проволочки, хотя вслух высказывались против нацистского антисемитизма (Bat-Ami Zucker, In Search of Refuge: Jews and US Consuls in Nazi Germany, 1933–1941 (2012), cc. 172–174). Венское консульство проявляло больше сочувствия, чем большинство остальных, и старалось по возможности смягчить правила (там же, с. 167). . Тини была близка к отчаянию. «У нас все есть, – писала она в Комитет помощи евреям Германии в Нью-Йорке, – но никто из нас еще не выехал… Наше местное консульство не дает определенного ответа» [198] Тини Кляйнман, письмо в Комитет помощи евреям в Германии, Нью-Йорк, март 1941, DKK. . Она не понимала, с чем связаны все эти задержки, ведь ее муж был отличным мастеровым с большим опытом, и письма о предоставлении поддержки они предъявили по всей форме.