Джереми Дронфилд - Мальчик, который пошел в Освенцим вслед за отцом

Это было невероятно, волшебно. Густав всегда говорил, что нельзя терять надежду, сколь бы печальными ни были обстоятельства, но сейчас его потрясение не поддавалось описанию. Снова сжимать сына в объятиях, вдыхать его запах, слышать голос – на такое он даже не надеялся, не смел надеяться [388] Фриц не уточняет, насколько долго его отец не знал, что сын выжил. В мемуарах он упоминает, что это произошло вскоре после его перевода из госпиталя в блок 48, но в интервью от 1997 года выражается расплывчато, говоря, что хранить все в секрете пришлось долгое время. ! Получается, не зря они все это время боролись за жизнь.

После этой первой встречи они стали видеться при любой возможности, всегда по ночам, в душевой. Теперь, когда тяжесть потери упала с его души, отеческие заботы нахлынули с новой силой, и Густав стал тревожиться о том, что Фриц в двойной опасности. Густль Херцог и другие уверяли его, что делают все, чтобы уберечь мальчика, но было ли этого достаточно?

Осенью из Освенцима I пришла невероятная новость: СС сместило Максимилиана Грабнера с поста главы лагерного гестапо.

Это было не просто увольнение. В Берлине уже долгое время зрело недовольство его действиями. Даже по стандартам СС количество казней, проводимых по его приказу, вызывало недоумение, равно как и их неорганизованный характер. По мнению Гиммлера, Окончательное Решение – и вообще убийство – было своего рода предприятием, призванным работать чисто, эффективно и упорядоченно, а не забавой или проявлением личных наклонностей. Садизм и кровожадность Грабнера ставили под сомнение его надежность, однако с должности его сняли за обычное стяжательство.

Как многие старшие офицеры в лагерях, Грабнер использовал служебное положение, чтобы нажиться на ценностях, конфискованных у евреев, которых казнили в Биркенау, хотя официально эти ценности принадлежали СС. В отличие от большинства лагерного персонала, он крал в гигантских размерах, отправляя домой целые чемоданы незаконной добычи. Из-за таких масштабов коррупции эсэсовцы начали в его отношении внутреннее расследование. Грабнера сняли с должности и посадили под арест вместе с несколькими сообщниками, включая жизнерадостного убийцу Герхарда Палича [389] Czech, Auschwitz Chronicle , cc. 537, 542. . Рудольф Хёсс, комендант Освенцима, покрывавший Грабнера, также лишился своего поста.

Новый комендант, Артур Либехеншель, вступил в должность в ноябре 1943 года [390] Langbein, People, c. 40; Wachsmann, KL , cc. 388–389; Czech, Auschwitz Chronicle, c. 542. . Он устроил ротацию всему персоналу лагеря и снова вернул в ряды лагерного СС порядок и дисциплину.

Для Фрица было важно, что главная угроза его безопасности наконец исчезла. Грабнера устранили, и в общем хаосе вряд ли кто-то из гестаповцев стал бы гоняться за одним-единственным заключенным из Моновица. Кроме того, ночью 7 декабря в здании гестапо в Освенциме I вспыхнул пожар, уничтоживший все свидетельства Грабнеровых преступлений [391] Отчет о Сопротивлении заключенных 9 декабря 1943 года, цитируются в Czech, Auschwitz Chronicle , c. 542. .

В конце концов ситуация с Грабнером забылась, а с ней миновала и необходимость постоянно скрываться. Фриц Кляйнман мог возвращаться к жизни. Его имя снова вписали в лагерный реестр, и берлинский еврей, умерший от тифа, был забыт.

Но хоть необходимость в строгой секретности отпала, Фрицу все же следовало сохранять осторожность, чтобы не попасться кому-нибудь из охранников, знавших о его смерти – особенно гестаповским сержантам Тауту или Хоферу. Однако среди тысяч пленников Моновица, сотен тысяч тех, кто бесконечно курсировал между разными лагерями Освенцима, и десятков тысяч убитых кто заметил бы, что один потихоньку воскрес?

С приходом зимы Густав, воспользовавшись своим положением, перевел Фрица к себе в ВИП-блок. Теперь по вечерам они могли спокойно сидеть вместе, а не подвергаться опасности, встречаясь вне бараков. Однако положение их было непростое: из-за низкого статуса Фрицу не разрешалось находиться в комнате дневного пребывания вместе с отцом, пока тот беседовал с друзьями; вместо этого он должен был один сидеть у себя на койке, что технически также запрещалось – койки предназначались только для сна.

Тем не менее он был в тепле и безопасности. И уж точно в лучших условиях, чем до своей «смерти»; там старший по бараку, которого звали Пауль Шафер, не желавший сносить вонь немытых мужских тел в спальне, держал окна открытыми в любую погоду. Исключительно из садистских соображений он также отключал отопление, поэтому мокрая форма не успевала просохнуть. Если кого-то ловили на том, что он лег спать в рабочей одежде, чтобы не мерзнуть, Шафер избивал его и отнимал паек.

«Итак, начинается 1943 год», – писал Густав. На них снова обрушились холода; земля застыла, засыпанная снегом. Это была их с Фрицем пятая зима в лагерях, пятый год беспросветного кошмара. И все же, хотя они столько всего выстрадали и перенесли, самое страшное было еще впереди.

«Ловлю!»

Фриц подпрыгнул в воздух, потянувшись за мячом, летевшим у него над головой; мяч отскочил от пустого рыночного прилавка и выкатился на дорогу. Фриц побежал и схватил его, но тут заметил полицейского, сворачивавшего из-за угла на Леопольдсгассе. Констебль глядел сурово, и Фриц встал навытяжку, спрятав мяч – на самом деле просто шарик из лоскутков – себе за спину. Играть в футбол на улицах не позволялось. Когда полицейский скрылся из виду, Фриц бросил мяч на землю и ловким ударом ноги отправил его друзьям, а затем развернулся и побежал назад на рыночную площадь.

День клонился к вечеру, и последние торговцы убирали с прилавков нераспроданный товар. Крестьяне грузили овощи на телеги и, щелкнув поводьями, разъезжались по прилегавшим улицам. Фриц с друзьями пробежали между опустевшими рядами, пасуя друг другу мяч. Одна фрау Чапек, продавщица фруктов, еще была на месте; она никогда не уезжала до темноты. Летом она угощала ребятишек кукурузными початками. Многие из них были бедны и не отказывались ни от каких бесплатных подношений, будь то обрезки колбас у мясника, хлебные корки у герра Кёнига в пекарне Анкер или взбитые сливки из кондитерской герра Рейхерта на Гроссе Шперглассе, сразу за углом от школы.

Фриц ногой остановил мяч и уже собирался послать его назад, когда они услышали далекий звук – хорошо знакомое пение сигнальных рожков: та-раа, та-раа . Пожарная машина ехала на вызов! В бурном восторге дети бросились бежать, петляя между прохожими: запоздалыми домохозяйками с покупками, ортодоксальными евреями с бородами и в черных пальто, спешившими домой к началу Шабата, пока не стало совсем темно. «Подожди!» Фриц оглянулся и увидел маленькую фигурку, быстро переставлявшую ноги, чтобы поспеть за ним. Курт! Он совсем про него забыл. Фриц остановился подождать брата, а когда тот его догнал, понял, что друзья уже убежали.