Джереми Дронфилд - Мальчик, который пошел в Освенцим вслед за отцом

Их отвели в отделение полиции, внушительное здание из кирпича и тесаного камня близ Пратера, городского парка [51] Polizeiamt Leopoldstadt, Центральное управление местной полиции, находился по адресу: Austellungstrasse 171 (Reichsamter und Reichsbehorden in der Ostmark, c. 204, AFB). . В Пратер они всей семьей частенько ходили по выходным: гуляли по просторным лужайкам, посиживали в пивном саду, а дети катались на каруселях и смотрели выступления циркачей. Сейчас, холодным зимним утром, ворота парка стояли закрытыми; колесо обозрения, словно стальная паутина, угрожающе нависло над городскими крышами. Но Густав с Фрицем ничего этого не видели: они въехали в ворота в кузове грузовика, набитого евреями из Леопольдштадта.

Отца с сыном выдали штурмовикам соседи: те самые, которых Густав считал друзьями – Du-Freunden [52] Близкие друзья, общающиеся между собой на «ты» – Du , а не на «вы» – Sie . , – люди, которые с ним болтали, улыбались, пользовались его доверием, знавшие его детей и историю их семьи. И эти самые люди, без всякого принуждения и провокаций, ударили ножом в спину.

В полицейском участке арестованных высадили из кузова и затолкали в помещение заброшенной конюшни [53] Рассказ основан на воспоминаниях Фрица Кляйнмана в Gartner and Kleinmann, Doch der Hund , c. 188; дополнительные детали: свидетельства очевидца В.24 (анонимно), В.62 (Альфред Шехтер), В.143 (Карл Левенштейн), AWK; также свидетельства Зигфрида Меркеки (рукопись 166 (156)), Маргарете Нефф (рукопись 93 (205)) в Uta Gerhardt and Tomas Karlauf (eds), The Night of Broken Glass: Eyewitness Accounts of Kristallnacht , пер. Robert Simmons and Nick Somers (2012); Wallner, By Order of the Gestapo . . Там уже толпились сотни мужчин и женщин. Большинство схватили дома, как Густава с Фрицем, других арестовали утром, в очередях к посольствам и консульствам стран, куда они надеялись бежать [54] Генеральный консул Великобритании в Вене, письмо, 11 ноября 1938 года, Министерство иностранных дел (Соединенное Королевство), Papers Concerning the Treatment of German Nationals in Germany, 1938–1939 (1939), с. 16. ; кого-то скрутили прямо на улице. Лающий вопрос в лицо: « Jude oder Nichtjude?» [55] «Еврей или нееврей?» И если в ответ звучит « Jude» , еврей, или во внешности жертвы есть хоть намек на еврейство – тут же в грузовик. Некоторых пешком провели по городу, под насмешки и издевательства толпы. Нацисты называли это Volksstimme , глас народа, и глас этот несся по улицам, смешиваясь с воем сирен – ночной кошмар, от которого не было пробуждения.

Шесть с половиной тысяч евреев – преимущественно мужчин – скопилось в полицейских участках по всему городу [56] Точное количество задокументированных арестов 6,547 (Melissa Jane Taylor, “ Experts in Misery? American Consuls in Austria, Jewish Refugees and Restrictionist Immigration Policy, 1938–1941 (2006), с. 48). , но на Пратере арестованных оказалось больше всего. Камеры быстро переполнились, и людей начали заталкивать в старые конюшни, где им приходилось стоять с поднятыми руками; некоторые падали на колени, и вновь прибывшие перешагивали через них.

Густав и Фриц старались не терять друг друга из виду. Долгие часы они то держались на ногах, то опускались на колени, мучаясь от голода и жажды, с ноющими суставами, под нескончаемые стоны, всхлипы и молитвы. Со двора до них доносились звуки ударов. Каждые несколько минут двух-трех человек вызывали на допрос. Ни один из них не вернулся.

Фриц с отцом уже потеряли счет времени, но вот палец указал на них, и им пришлось пробиваться к выходу через плотную людскую массу. Их сопроводили в другое здание, где заседал официальный комитет; допрос сопровождался постоянными оскорблениями – еврейская свинья, предатель народа, еврейский преступник . Каждый арестованный должен был повторить эти эпитеты в свой собственный адрес. Вопросы всем мужчинам задавали одинаковые: Сколько у тебя накоплено денег? Ты гомосексуалист? Ты спишь с арийскими женщинами? Ты когда-нибудь помогал делать аборт? Членом каких объединений и партий ты являешься?

После допроса арестованных распределяли по категориям. Те, кому выпадало Zurük (возврат), отправлялись обратно в камеры и дожидались продолжения расследования. Получившие Entlassung (отпустить) освобождались – в основном женщины, старики, подростки и иностранцы, арестованные по ошибке. Самой страшной категорией была Tauglich (пригоден): она означала Дахау или Бухенвальд, или новое название, которое тоже произносили шепотом, Маутхаузен – лагерь, строившийся тут же, в Австрии [57] В.62 (Альфред Шехтер), AWK. На тот момент в Матхаузен помещались осужденные; евреев туда до войны не отправляли, однако в то время считалось, что они там есть (См.: The Scotsman, 14 ноября 1938; также Kim Wunschmann, Before Auschwitz: Jewish Prisoners in the Prewar Concentration Camps (2015), c. 183). .

Своих вердиктов Густав и Фриц дожидались на чердаке, окна которого выходили во двор. Отсюда им был виден источник шума, доносившегося до камер: штурмовики сгоняли евреев, стоявших с поднятыми руками, в тесный строй и избивали их палками и кнутами. Им командовали лечь, потом встать, потом повернуться; их пинали, хлестали, громко хохоча, их пальто и дорогие костюмы были все в грязи, а шляпы валялись на земле. Некоторых отводили в сторону и обрабатывали отдельно. Тех, кто не участвовал в «разминке», заставляли скандировать во весь голос: «Мы еврейские преступники! Мы еврейские свиньи!»

Полицейские, служившие не первый год и отлично знавшие евреев из Леопольдштадта, стояли в сторонке и, если требовалось, помогали нацистам. В измывательствах они не участвовали, но и противиться им не собирались. По крайней мере один полицейский в высоком чине присоединился к избиениям во дворе [58] В.143 (Карл Левенштейн), AWK. .

После долгого ожидания Фриц и Густав узнали свой вердикт. Фриц, пятнадцати лет от роду, отпускался на свободу – Entlassung . Он мог идти. Густав получил Zurük – обратно в камеру. Фриц, бессильный что-либо сделать, в отчаянии смотрел, как отца силой уводят прочь.

Когда Фриц вышел из участка, наступил вечер. Один он пошел домой, минуя знакомые ворота Пратера. Он проходил под ними сотни раз – после заплывов с друзьями в Дунае, после семейных прогулок по парку, разомлевший от съеденных сладостей или с адреналином в крови. Сейчас он ощущал лишь пустоту.

Улицы, залитые кровью, были мрачны – словно от похмелья после вчерашнего дебоша. Леопольдштадт лежал разоренный, мостовые на торговых улицах и Кармелитермаркте ковром покрывали битое стекло и деревянные щепки.

Фриц вступил в квартиру и упал в объятия матери и сестер. «Где папа?» – спрашивали они. Он рассказал, что случилось – отца оставили под арестом. Снова в головах у них всплыли страшные названия: Дахау, Бухенвальд. Всю ночь они ждали новостей, но ничего не было, пытались спрашивать, но не получали ответа.