Павел Селуков - Добыть Тарковского

Я сразу понял, что он ее убьет. У него незадолго до жестких событий взгляд меняется. И походка. Он весь каким-то другим становится. Легко так начинает ступать, как бы сдерживая силу. И улыбается. Он усы носит, сколько себя помню. Чтобы шрамы на губе скрыть. Он не падает. Ему однажды мужик здоровенный у ларька засветил, а батя кровь сплюнул и всю макитру ему оттоптал. Отец всегда топчет. Чтобы без иллюзий. Два года условно наскреб. А в 2010-м он из семьи ушел. С одной стороны — скатертью дорога, с другой — батя все-таки, рукастый, мать одна осталась, деньги в дом приносил. Ушел и ушел, короче. Не будем об этом.

Теперь мы с сестрой к нему в гости наезжаем. Отец свой домик «фазендой» называет. Сестра, когда из Питера нагрянет, так и говорит: «На фазенду надо, отца навестить». Я к нему реже езжу. Не знаю. Сложнее мне себя уговорить. Сестра младше меня на семь лет, плохо помнит. А я на память не жалуюсь. Стоит лишь закрыть глаза... Но я их не закрываю. Я не сентиментален. Не люблю я переживать по поводу прошлого.

Последний раз сестра ездила на фазенду 15 июня. Я это запомнил, потому что португальцы с испанцами на чемпионате мира 3:3 скатали. Вернулась пришибленной. Чё, спрашиваю, случилось? Да снова, говорит, подбухивает. И глаза отводит. На следующий день в Питер уехала.

А в сентябре уже я к ней в гости пожаловал. Музеи, конечно. Ночью по Невскому гуляли. Сблизились, как в детстве. На разведение мостов ходили. Назад идем, а сестра говорит:

— Помнишь, я к отцу ездила?

— Помню. И чё?

— Он меня из парилки не отпускал.

— Это как?

— Пошли с ним париться. Мне жарко стало. Я захотела уйти. А он с полки встать не дает. Никуда, говорит, ты не пойдешь. Сейчас отец из тебя веничком всю дурь выбьет. И поддал. Я там чуть не умерла, Коля. Плакала.

— А он чё?

— Не хнычь, говорит. Неженкой обозвал. Я уже сознание терять начала, когда он меня выпнул. Надышаться не могла.

— Не езди больше к нему без меня.

— Не поеду.

Я улыбнулся. Я сразу завелся, но виду не подал. Зачем? Наше это дело, мужское. У отца психологическая доминанта надо мной. Когда с детства привык бояться, сложно перестать бояться, даже если вырос лошадинушкой.

В Пермь вернулся — засел думать. А потом думаю: чё тут думать? Приехать, предъявить, да и стакнуться один на один. Там уж как бог даст. Только на машине надо ехать. До Гамово пока скорая доедет — два раза помрешь. Подкову вот достал. Я ей старшака в пятнадцать лет на эспланаде ухайдакал. Первомай был. Тогда пивалдер еще везде продавали. Киряли в дым. Я подпивший стоял, а ко мне двое старшаков подошли. Пока я одного слушал, второй в глаз щелкнул. Сотку хотели отжать. Не дал. Они свалили уже, когда я подкову в заднем кармане джинсов нащупал. Забыл совсем про нее. Нашел своих, побежали старшаков искать. Кругом палатки, шашлыком торгуют, фонтан, детишки сладкую вату едят, телки нарядные ходят. Ментов не видно. Смотрю — стоит мой обидчик, «Красный восток» из горла сосет. Достал подкову. С разбегу прямо в башку ему въехал. Кровищи — мама родная!

Старшака как поездом сбило. А я озверел — давай на башке двумя ногами прыгать. Мужики скрутили. Убьешь, орут, ты чё? А я им по наитию — он меня при девушке ударил! Про девушку мужики поняли. Тут сирены ментовские. Пацаны в ахуе стоят. А мужики меня отпустили и говорят — беги! Побежал. Все наши побежали. Мишаня об рельсу споткнулся и мордой по щебню пробороздил. Ушли. Я ветровку темную в урну скинул. В белой футболке остался. На набережную выбежали и шагом двинули. С Перми Первой домой уехали. Потом стрелка со старшаками была. Мой терпила с Водников оказался. Наши старшаки их старшаков на базарге вывезли. Фартовая подкова. Много раз меня выручала. Я ее у приятеля в деревне нашел. Там и лошадей никаких нет, а подкова завалялась.

Короче, позвонил я отцу. В гости, говорю, хочу. Попроведать. На воскресенье забились. Банька, шашлычок, по-семейному. Андрюха, приятель мой, согласился свозить.

— Чё будет-то?

— Кеч будет. Я с места начну, а ты не лезь. Там быстро все пойдет. Если не справлюсь, в травму на Никулина отвезешь.

— А если справишься?

— Тогда отца повезем.

Андрюха усмехнулся.

— А если ничья?

— Если ничья, обоих и отвезешь.

— Знал бы, хрен бы согласился.

— Чё так?

— А на хрена мне ваши семейные разборки?

— Поздно.

В воскресенье утром поехали в Гамово. За полчаса долетели по пустынной трассе. Подкову всю дорогу в руках вертел. Из заднего кармана сразу не достать. Из внутреннего тоже. А в боковой не лезет. Не лезет и всё, сука такая! Хоть выбрасывай. Не выбросил, конечно. Так за сестру отрихтую, через трубочку будет жрать. Папа — ума палата. Накручивал себя. Хотел вспомнить все дерьмо, которое он мне сделал. А вспомнил ятаган и чайку отпущенную. Хороший был ятаган. Головы у подсолнухов так и летели. Вжих-вжих!

Приехали. У калитки, говорю, Андрюха, постой. Я щас отца наберу, он во двор встречать выйдет. Там и зарубимся. Позвонил. Подъехал, говорю. Выходи на свежий воздух. А вокруг красиво — березы не до конца опали, небо синее. Зашел во двор. Огляделся. Встал спиной к сортиру. Андрюха у калитки к бревну прислонился. Отец вышел. Смотрю — без усов и с прической модельной. Я офигел. Он за расческу-то не знает, с какого конца браться. Подошел.

— Привет, сын.

— Привет. Ты чё усы сбрил?

— Сбрил вот.

— А чё сбрил-то?

— Закодировался, вот и сбрил.

— А стрижка? В Думу собираешься?

— Никуда я не собираюсь, не мороси. Просто решил новую жизнь начать.

— Когда кодирнулся?

— 18 июня. Бельгийцы Панаму 3:0 раскатали.

— Помню, помню. Это через три дня после того, как испанцы с португалами 3:3 зарубились?

— Я не смотрел.

— Как это?

— Так это. Бухой был. Тебе сестра ничего не рассказывала? Она ко мне приезжала.

Я завис. Смотрел на усы, которых нет, на стрижку эту. Чё тут скажешь? Руку в карман сунул. Подкова. Или делай, или не делай.

— Язык проглотил?

— Не, вспоминал. Ничё не рассказывала.

Я вытащил подкову. Отец удивился.

— На хрена тебе подкова?

— Мне-то...

Я посмотрел на Андрюху. Березы еще эти! Небо, блядь, синее. Солнышко.

— А я тебе ее привез. На счастье. Над дверью щас приколотим. Есть у тебя молоток?

— Есть. Ты с кентом приехал. Зазнакомь хоть.

— Андрюха это. Успеется. Иди за молотком. И гвозди возьми. Иди-иди!

Ушел. Смута такая. Я Андрюху домой отправил. На такси, говорю, уеду. Чё-то непонятно пока. Отец молоток с гвоздями приволок. Приколотили подкову. Я, говорит, на шашлык, а ты на баню. Переоделся. Пошел топить. То ли очко жим-жим, то ли правильно поступил. Сестра ведь. До сих пор не знаю.

Прямой как штык. Гренадер. С усами. Василий Михалыч. Дай ему боженька... Не даст. Никому не даст. Завод накрылся. Пизда с ушами. С рождения формовщик. Такое даже электричеством не лечится. Бе-ме, двух слов... Беда прямо. Когда выпьет — ничего, рычит, а так, на сухую... Слепоглухонемой сын лома. Дочь лопаты. Хуй, пиздец да ебанутый. Это в смысле лексикона. Ожегова, говорю, тебе надо. Учи слова и произноси перед зеркалом. Встань мужественно в полный рост и произноси. Тебя, говорю, из такси за матершину выгнали, а туда насильников берут. А Василий Михалыч с женой живет. Сын съехал, обормот. В 38-ю колонию. На шесть лет.