Павел Селуков - Халулаец

— Привет, Лена. Вот и я.

— Привет. Ты один?

— Нет. С тимуровцами. Где жених?

— Тут. Хочешь с ним поговорить?

— Разумеется. И комнату покажи, где мы переночуем.

— Разумеется.

Подколола типа. Это у нас со школы.

Жених оказался так себе. Иннокентий зовут. Видали мы женихов и поубедительней. Интеллигентный, очечки, башковит, кадыкаст. Лена им верховодит, а он бабки барыжит и вообще рад стараться. Союз меча и орала, где Иннокентий — орало.

Поговорили. Сеть магазинов «Джой». Ну как сеть. Три магаза. Не бог весть что, но и не голый вассер. Вокруг да около я ходить не стал. Прямо объявил: за разрул рамсов хочу видеть в бардачке двенадцать кусков зелени. Девять после стрелки, а три прямо щас. Следующий наезд, если такой случится, обязуюсь отбить задарма. Иннокентий вздохнул и согласился. Потом я расспросил его про уралмашевских. Наезд оформил некто Кент. Вот что с ними не так, а? Откуда эта страсть к сигаретным погонялам? А чего не герцог Мальборо? Или верблюд Кэмел? Ха-ха. Надо будет про Кэмел Димона с Жекой приколоть. Короче, узнав все что можно, я откланялся и спустился к пацанам. А, да, комната, которую мне показала Лена, была так себе. Я решил перекантоваться в гостинице. Благо три куска бакинских топорщили карман.

Топорщили-то они его топорщили, но и за Кентуху-братуху надо было пробить. Поселив пацанов и обмороков в гостинке на окраине Ебурга, я прицепил с собой Димона, и мы двинули к моему знакомому золотнику. Я сдавал ему рыжье уже лет пять, и у нас все было чики-пуки. Услыхав за Кента, золотник перебздел. Кент был уралмашевским пацаном до мозга костей, но не совсем, потому что он был из молодых (собственно, как и я), а молодые отличались лютостью (опять же, как и я). Бандюги девяностых были советскими чуваками. А Совок — это хоть какие-то рамки. У нас рамок не было. То есть мы их сами себе придумывали, а когда сам себе придумываешь рамки, через них очень легко переступать. Все это означало одно: будет много крови и пальбы. Так себе перспективы.

В гостиницу мы вернулись около десяти вечера. Я накатил двести граммов беленькой и лег спать. Мне всегда хорошо спится перед делюгой. Да чего там... Перед большой кровью мне хорошо спится. Сны яркие снятся. Выпуклые такие, сочные, словно арбузом чавкаешь или бабу спелую мнешь. Я однажды в трусы обтрухался, до того мне хорошо спалось.

Утром, то есть часов в двенадцать, мы с Димоном отошли от гостинки и взяли такси. Надо было без палева посмотреть место стрелки, чтобы Димон выбрал позицию, а я просто хотел увидеть поле боя. Поле боя действительно оказалось полем неподалеку от завода.

Скучная такая промка с двумя блестящими рельсами в пожухлой траве. Пустырь. Если я тут зажмурюсь, из меня точно не вырастут эдельвейсы. Не знаю, чё я так заморачиваюсь за эдельвейсы, но мне охота, чтобы из моей могилы росли именно они.

Оценив обстановку, мы вернулись в гостинку. Пацаны чутка бздели, и их надо было чем-то занять. Гулять по Ебургу было не очень хорошо, и я предложил потренироваться. После легкой тренировки все завалились спать. В восемь вечера Жека увез Димона на позицию и вернулся в гостинку. Димон облюбовал чердак ангара в трехстах метрах от пустыря. Конечно, если мы не вывезем, его тоже накроют, потому что выделить ему автоматчика для прикрытия я не мог.

В девять вечера из гостинки уехали мы все. Заехали за Иннокентием. Лена, как дура, махала рукой нам вслед. Что поделать, женская сентиментальность. Ненавижу такие штучки. Как в последний путь провожает, честное слово. До пустыря было двадцать минут езды. Я провел последний инструктаж.

— Кеша, ты работаешь с нами и платишь нам. Тебе ничего говорить не нужно. Говорить буду только я. Смотри на мою спину. Если я дернусь, сразу падай на землю. Понял?

Иннокентий : Понял.

— Повтори.

Иннокентий повторил.

— Гордей, ты идешь слева от меня. Жека, ты справа. Карп, прикрываешь тыл. Обмороки сразу за тобой. Когда понесется, я перекатом уйду влево. Не путайтесь под ногами. Садите до упора. Убежать с этого пустыря невозможно. Расстреляют в спины. Либо мы их, либо они нас. Ясно?

Карп : Пиздец как страшно.

— Ты прикалываешься?

Карп : Нет. Правда, страшно. Я даже маму вспомнил.

— Скучаешь по ней?

Карп : Очень скучаю.

Гордей : Может, сегодня встретишься.

Карп побледнел. Вот как можно быть таким бесчувственным?

Жека : Не ссы, Карпуша. Кокнем бандосов, только шуба завернется. Рано тебе еще к мамке. Поживешь еще.

Без двух десять мы приехали на пустырь. С противоположной стороны, из-за поворота, выехали три бэхи. Кентуха-братуха, хер тебе в ухо. Уралмашевские встали напротив метрах в двадцати. Дверцы мы открыли почти одновременно. Люблю это тихое мгновение перед бурей. Мир наливается красками и даже пахнет как-то резче, великолепнее.

Я и Кент встретились посередине пустыря. На мне было черное короткое пальто. В каждом кармане лежало по «макару». Кент был с меня ростом, в кожаной куртке и четкой кепочке. Ретроград, блядь. Иннокентий трясся внутри нашего ромба. Мы как бы шли «свиньей», потому что глупо отрицать многовековую воинскую мудрость. Я знал, что в случае замеса Кентуха его не переживет. Он уже был у Димона на мушке, а Димон с таких расстояний не мажет. Он Басаеву руку прострелил, хули тут про Кента говорить.

На пустыре повисло молчание. Я равнодушно оглядывал пехотинцев противника. Их было тринадцать, а нас всего девять. Правда, у Кента бойцы были необстрелянными и явно бздели. На их фоне мои выглядели орлами.

Первым ни Кент, ни я заговаривать не хотел. Мы просто смотрели один другому в глаза очень тяжелым взглядом. Это такая психологическая херня. Первым всегда говорит проситель, понимаете? Невидимая схватка длилась полминуты.

Вдруг Кент посмотрел мне за спину и расплылся в улыбке.

Кент : Братуха, это вы хозяина харчевни отмудохали?

Номера пермские срисовал. Понятно. Конечно, они были липовыми, но все равно пермскими.

— Уточни, братуха.

Кент : Витьку толстомордого, который медведя в клетке запер.

— Мы. Есть проблема?

Кент : Да какая проблема. Я когда про Мишку узнал, сам хотел Витьке башку отвернуть. Нельзя же так с медведями.

— Твоя правда. Нельзя.

Кент : Я — Кент. С Уралмаша.

— Я — Пахан. Из Перми. Закамск.

Кент : Ты Кешу крышуешь?

— Его невеста — моя подруга детства. Считай, родная кровь.

Кент : Родная кровь — это святое. Пусть платит десять процентов и живет спокойно. Или забирай его в Пермь.

— Он будет жить здесь и не будет тебе платить. А знаешь почему?

Кент : Почему?

— Потому что Иннокентий взял меня в долю. Теперь мы партнеры. Так ведь, Иннокентий?

Перепуганный до усрачки Кеша закивал всем телом.