Валентина Сидоренко - Страстотерпицы [litres]

«Мы вместе, вместе, – думала она, – и никакая Фаина нам не помеха… Я возьму его полностью. Он будет только мой… Только мой».

Она повторяла себе это внушение, помятуя тот тяжелый разговор с Ефимом, звучавший для нее ударом.

– Ты обещал на мне жениться! – как-то запальчиво укорила она его.

– Запомни, – ответил он уже второй раз. – Фаина – моя синагога! Мне никогда не покинуть ее. Это так же невозможно, как невозможно мне не быть евреем. Видишь, я честен перед тобою… Давай ни о чем не думать. Нам хорошо вместе. И этого хватит с тебя и меня…

Через год он купил ей дом в черте города, неподалеку от универмага… Усадьбу с гаражом и садиком. Каменный двухэтажный… Такие дома строил авиазавод для своих управленцев.

– Пока оформим на подставное лицо, – сказал он ей. – Иначе нельзя… На заводского фронтовика. Но ты не переживай… Здесь все твое. Делай ремонт по своему усмотрению. Особо просим обратить внимание на опочивальню…

Лицо его сморщилось, как у кота. Он замурлыкал и ушел, мурлыкая.

Капитолина особо позаботилась о спальне, устроив ее на втором этаже.

Она становилась почти легальной его второй женой. Их давно не разделяли. Но в отличие от Фаины, Капитолина набирала вес не только рядом с Ефимом. Как-то, входя в магазин, она услышала шепот из раздевалки: «Тихо ты, не дай бог, Шахиня узнает!»

Шахиней ее звали не только в своем универмаге, но и во всем торгашеском мире города.

Поздним осенним вечером, когда Капитолина в своем кабинете сверяла накладные, подчищая Ефимовы огрехи и грехи, вдруг к ней постучала Леопардовна.

«Следит она, что ли, за мной?» – недовольно подумала Капитолина.

– Капитолина Викторовна, – пропела костлявая секретарша. – Вас там молодой человек домогается… Уже больше часу…

– Нам рабочие не нужны, – не отрывая глаз, ответила Капитолина. – Впрочем, завтра пусть спросит в отделе кадров. Цокольный на прошлой неделе грузчиков просил…

В это время дверь широко распахнулась.

– Я могу и грузчиком… Не впервой. – Голос вошедшего был грубый, мужицкий. – Ну, здравствуй, Капа… култукская.

Капитолина подняла глаза. Перед нею стоял Семен.

Семен Клыков демобилизовался из армии уже как два года назад. Перед самым дембелем мать писала ему: «…Капка Попова скурвилась. Спуталась с женатым евреем, – и чтобы он не переживал, потому что она такая и была всегда. Слава богу, Господь отвел, – писала она. А потом все начинала про Татьяну: какая она красивая и ни с кем не гуляет… Семена ждет. Работает в зверопромхозе бухгалтером. Промхоз растет, писала мать, все кедрачи и ягодники его. Скота держат и шкуры сдают и по населению и ягоду берут и шкуры, и масло… Рябину – и ту заготавливают. Варенье в магазинах все сплошь свое, промхозовское… И базу завели промтоварную, – писала мать. И чего там только нету. На Масляну неделю Татьяна принесла ей в подарок германские шторы с базы… Потому что и над базой она верховодит».

Кроме того, мать писала Семену, что в Култук на Рождество приезжала Зойка Проворова. «Она все по торговле знает, она и рассказала про Капку. Зойка приезжала с мужем, главным бандитом Севера. Ничего, обходительный и обстоятельный. Два мальчика у них. Ничего, красивые мальчики… беленькие, что груздочки… А девочку Павленку Дуняшка ро́стит… Хорошая девочка… Справная. А первенькая, Ниночка, которую Илюха-управляющий себе забрал, уже невестится. Замуж ее отдают за Василия Демина, нашего корня, твоя родня».

Письма матери волновали. Но возвращения в Култук он страшился. Пусто там будет без Капитолины. Перед самым дембелем он перевелся во флот и плавал в Африку и Америку… Потом болтался год по портам в грузчиках. Затосковал, завшивел, оголодал… Понял, что надо возвращаться. По пути, пережидая электричку на Слюдянку в Иркутске, нашел тот самый универмаг. К вечеру увидел Капитолину.

На дворе стояла первоначальная осень, молодая и свежая, с тем нежарким припеком, слепящим и чуть греющим…

Капитолина вышла из магазина хозяйкою. Во всех ее жестах, движении, взгляде чувствовались уверенность и властность. Капитолина постояла на крыльце универмага, видимо, поджидая кого-то. Поправила шляпу, одернула модный край велюрового пальто, пригладила хорошо подвитый завиток волос, сняла тонкую перчатку.

Семен жадно следил за нею, стараясь узнать в этой высокомерной, ухоженной особе ту отчаянно бившуюся на его груди Капу, девочку, так любившую его когда-то… Ту, о которой он тосковал все эти годы, по которой и сейчас тоскует, глядя на эту незнакомку. Через несколько минут из дверей магазина вышел породистый холеный мужчина и взял ее под локоток.

Они прошли мимо него, не взглянув на него, единые, как кони, породистые, сильные. Семена обдало племенным каким-то духом, духами, одеколоном и еще чем-то незнакомо-галантерейным. За ними медленно поплыла казенная «Волга». Видимо, парочка решила прогуляться…

Семен прошел к крыльцу, постоял на том месте, где минуты назад стояла его возлюбленная, и пошел на электричку…

В Култуке встретили его горячо и радостно. Он сразу попал на свадьбу к Васе Демину, там его встретила Татьяна. Она хлопотала на кухне. Стояла в косыночке и фартучке, показалась домашней, милой. Родною показалась… После Капитолины…

Татьяна ждала Семена. Вековым бабьим чутьем она понимала, что Капитолина – ненадежная подруга. Корешок не тот, а страсть она как ветер: дунул порывом, перебуторил все, и опять затишье. Нося в сердце своем, словно дитя, Семена, она чуяла, что именно ее сдержанность от природы сдерживает и его. Но это вначале… Потом, в долгой жизни, именно устойчивость надежна для счастливого и долгого брака.

Татьяна любила Семена. Привязана была к нему с первого класса, влюблена с седьмого и любит всю жизнь. Она усадила Семена напротив места, где сидела, и незаметно подвигала к нему блюда посытнее. Семен смотрел на нее, находя, что годы не испортили сверстницу. Татьяна не обрезала косы, не молодилась, не красилась. Но природный румянец не сошел еще с лица, глаза глядели ясно. Спокойствие и неспешность сквозили во всей ее сущности.

Рядом с ней восседала Большая Павла. Такая же громадная и как бы костенеющая. Она становилась словно высеченная из кости… Рядом сидела внучка Аришка, выросшая в такую же махину, белую, телесую, светлоглазую… Аришка усердно ела, сметая все нарезки вокруг на столе и поданные блюда. Большая Павла ткнула под столом внучку в бок, и Арина, вздохнув, ненадолго остановилась.

Дуняшка Проворова не сводила глаз со своей старшей внучки Ниночки – невесты. Илья Ильич, уже совсем старый, сильно подсохший, тоже не сводил глаз с внучки. Костлявая его супруга все подходила к приемной своей дочери, охорашивая ее, оглаживая то фату, то волосы, всем своим видом стараясь продемонстрировать свадьбе свою принадлежность к невесте…