Александр Каневский - …а бес в ребро!

Светлана сидела в аэропорту перед выходом на посадку.

Зазвонил телефон. Светлана включила мобильник:

– Я слушаю.

– Мама?.. Слава Богу! Я очень волновалась: сегодня звонила несколько раз, ты не отвечала.

– Прости, доченька, закрутилась с отлетом: паковала вещи, оформляла билет…

– Куда билет?

– В Москву. Я уже в аэропорту, через несколько минут посадка.

– Что случилось? Почему ты летишь?

– Помнишь, у Жванецкого: «Жизнь, конечно, не удалась, а в остальном – всё нормально».

– Это всё из-за твоих любовных дел?.. Молчишь?.. Всё понятно. Какая-нибудь пакость со стороны твоего нового возлюбленного?

– Нет-нет, доченька, он не такой. Просто мои лучшие годы ушли на то, чтобы дожить до худших.

– Мама, ты для меня – эталон всепрощения: на твоем месте я бы прокляла всех мужчин!

– Доченька, мужчины бывают разные. Одни радуют своим присутствием, другие – своим отсутствием!

– А женщины?

– То же самое. Я, например, улетев, порадую самого дорогого мне мужчину, самого родного.

– А он не будет тосковать по тебе?

– Зная, что меня нет, он быстрее придет в себя.

– А ты без него как будешь жить?

– Я уже без него. Знать, что он рядом – тяжело, знать, что он далеко – печально, но легче. Поэтому я и улетаю.

– Мама, если не полегчает, прилетай к нам – мы все тебе будем очень рады.

– Спасибо, моя хорошая! Какое счастье, что вы у меня есть!.. Всё, бегу – зовут в самолет. Я позвоню из Москвы, позвоню! Ждите!..

Она выключила телефон, положила его в заплечный рюкзачок и пошла на посадку.

В гостиной у Августа Львовича, за журнальным столиком, сидели хозяин и Марк. Август Львович глянул на часы:

– Задерживаются, черти!.. Видно, еще не пришли в себя – вчера мы здорово загуляли!

– У меня к тебе есть два вопроса, – произнес Марк.

– Давай, выкладывай.

– Первый. Зачем ты пригласил на свой доклад Светлану?

– Надеялся, что вы там встретитесь и помиритесь.

– Ты еще не понял, что мы расстались навсегда?

– Жизнь покажет. Какой второй вопрос?

– Почему Песах – самый главный праздник в Израиле?

– Всё заслуженно – это праздник Исхода евреев из египетского рабства. Мудрый Моисей вел их сквозь пустыню сорок лет, чтобы за эти годы вымерло поколение рабов, чтобы на Землю обетованную пришли свободные люди.

– Но ведь не всем это помогло.

– Увы! Этот тяжелейший путь продолжается до сих пор. Сейчас его проходит поколение рабов двадцатого и двадцать первого веков. Неважно, где мы живем: в Израиле, в России, в Германии – раб, он ведь и в Африке раб, и в тундре, он – раб в себе.

– Кто был никем, тот станет всем?

– Неправда, не станет – он уже привык быть никем. Мы боялись Исхода, потому что быть рабами привычно и удобно: тебя кормят, поят, разрешают размножаться… Правда, приходилось подневольно вкалывать, но зато никаких забот, никакой ответственности. И по вечерам, если хватало сил, можно было даже плясать на поляне разрешенные танцы под утвержденную музыку. И многих это устраивало!

– Но ведь мы пытались выдавить из себя рабов…

– …и поэтому их становилось всё больше и больше!.. – продолжил его фразу Август Львович. – Помню, мне в Москве рассказали случай, когда слепые отказались от операции, гарантирующей им возврат зрения. Отказались, боясь потерять свои привилегии инвалидов. Слепые отказываются прозреть! Глухие – услышать! Умные – осознать!.. Что может быть более страшным результатом рабской жизни?

– Моисея уже нет, как сейчас выходить из рабства?

– Каждый выходит своим путем. Мы уходили в эмиграцию. Причем тоже по-разному. Одни – обдуманно и убежденно, другие – ныряли в нее, как с обрыва в море: авось выплывем. Уверенности не было, но было понимание, что дальше так жить невозможно. Помнишь: «Где эта пропасть для свободных людей?»

Хлопнула входная дверь, и в комнату вошел Рубенчик:

– Привет!.. Ребята, простите за опоздание: очередная проблема с дочерью: вдруг узнал, что она бросила Тель-Авивский университет и перешла в Ариэльский. Она и жена от меня это скрывали.

– Почему вдруг? – удивился Марк. – Тель-Авивский ведь считается лучше Ариэльского.

– Поэтому и перешла. И не одна, их целая группа – так они решили поддержать ариэльцев: там ведь много педагогов из России, поэтому у них и было много противников, которые мешали открытию университета…

– Ну, и что ты предпринял? – спросил Август Львович.

– Я устроил скандал, хлопнул дверью и минут двадцать приходил в себя в сквере на скамейке, поэтому чуть не забыл, что у тебя сегодня наш традиционный мальчишник.

– Стареешь, Рубенчик, теряешь память – Альцгеймер стучится в твою дверь.

– Мне Альцгеймер не грозит, в отличие от вас обоих, мне нечего забывать. У меня не было ваших любовных приключений, ваших драк и скандалов.

– При чем тут драки и скандалы – речь идет о твоих детях. Ты забыл, что и ты, и мы – из прошлого века и доживаем свою жизнь в новом веке и новом тысячелетии!..

– При чем тут века и тысячелетия?

– При том, что у наших детей и внуков другая жизнь, с самого детства. Процитирую тебя, ты на моем дне рождения произнес: «Мы вступили в старость». Согласен. А что такое старость? Это возраст потерь. К старости мы теряем друзей, подруг, однокашников. Одни уходят физически, другие – душевно. А новых уже не приобрести, потому что к старости мы усталы и бескомпромиссны. А если всё же удается пообщаться, вступает разрушительная сила всех добрых отношений: учим, даем советы, раздражаемся, если кто-то ведет себя не так, как мы. А потом…

– К чему эта лекция? – перебил его Рубенчик.

– К тому, что потом уходят дети – это особенно тяжело. Пуповина душевных связей кровоточит от разрыва, не заживая. Мы протестуем, возмущаемся, устраиваем разборки… И тогда они не уходят, а убегают. «Как они могут? За что? Проклятая эмиграция!..» Но эмиграция здесь ни при чем: она никого не изменила, она только ускорила процесс.

– Как удержать, как сохранить мир детства, – как бы вопрошая самого себя, произнес Марк, – необходимость маминого напутствия и папиного плеча?..

– Наши дети, – отвечая ему, продолжил Август Львович, – уходят в самостоятельную жизнь, завоевывать свои позиции. Там синяки, потери, разочарования. Им необходим тыл – вернуться, отогреться, получить заряд понимания и поддержки. Если они всё реже и реже приходят к нам за подмогой – это опасный симптом. Если перестают приходить – это уже беда: значит, наш тыл им уже ничего не дает, он им не нужен.

– Но проблема отцов и детей, когда-то категорически отмененная ЦК КПСС, всё равно ведь существует.

– Конечно. Кстати, вы заметили: всё, что отменялось партией, не отменилось, а вот то, что пропагандировалось, кануло в Лету. И в первую очередь «Вперед, к победе коммунизма!». А ведь многие в это верили, точнее, притворялись, что верят. И пытались научить этому детей – тоже притворяться. К счастью, не успели. Время внесло такие стремительные коррективы, что мы стали иностранцами в собственной жизни. А дети нормально осваивают эти уроки. У них сегодня другое детство и другая юность.