Александр Каневский - …а бес в ребро!

– Пожалуйста. Укатанная катком развитого социализма, жила в советском народе подспудная тоска по истинной свободе, тлела, теплилась, бессоннилась. По настоящей, многоколенной, впитанной с молоком матери, а не полученной по разнарядке. Свобода в литературе, в искусстве, в поведении, в инакомыслии, в образе жизни… Даже на приусадебных участках.

Увидев удивленные взгляды своих друзей, Август Львович добавил:

– Сейчас поясню. Помните наши садовые участки?.. По шесть соток, не больше.

– Конечно, помню. У меня был такой.

– И у меня.

– Так вот, в Киеве у меня тоже были такой стандартный участок и стандартный председатель садового кооператива, который требовал, чтобы всё было по уставу кооператива, то есть туалеты на всех участках должны стоять в верхнем правом углу, двери в них должны быть со стороны улицы, заборчики высотой не более полутора метров, чтоб было видно, что происходит на соседних участках. Устав кооператива определял и количество деревьев, и их высоту, и количество овощных грядок, и количество цветов… Больше подробностей не помню, поскольку я не выполнил ни одного правила…

– Ну?.. И в чем же выражалось твое бунтарство? – спросил Марк.

– Я ничего не сажал, не выращивал, а на всю длину участка мне вырыли котлован, обложили цементом, подвели трубу, я наполнял этот бассейн водой и купался там, плавал и нырял, и летом, и зимой, приводя в ужас и негодование председателя кооператива. Он собирал против меня народное ополчение, выносил обличающие резолюции, даже делал попытки привлечь меня к суду за невыполнение устава… Когда ему это не помогло, он в резолюции очередного собрания обвинил меня в махровом антисоветском экстремизме, но собрание это не утвердило. Тогда он заменил антисоветский экстремизм на еврейский, и эту поправку приняли, и я…

Он вдруг остановился.

– Стоп!.. Сегодня каждый обязан рассказать что-нибудь веселое, но я не уверен, что моя история – смешная.

– Она скорее грустноватая, – сказал Марк, – но мы тебе ее засчитаем. И я свою задачу выполнил, верно?

– История с зубной щеткой очень смешная. – Август Львович повернулся к Рубенчику:

– Теперь твоя очередь.

– Со мной лично ничего такого смешного не происходило… Впрочем, ребята, стоп! Я вспомнил свое личное высказывание, – Рубенчик повернулся к Августу Львовичу, – которое тебе тогда понравилось.

– Напомни.

– Я репатриировался в девяностом, нас, врачей, приехало более шести тысяч. Была введена система ужесточенных экзаменов, подспудная задача которых: «Не пущать!». Аргументы – переизбыток врачей, а истинная причина – неверие в наш профессионализм, тут многие были убеждены, что в России до сих пор оперируют серпом и молотом…

– Всё это происходило в начале нашей репатриации, – перебил его Август Львович. – Но прошли годы, прибыли еще сотни тысяч потенциальных пациентов, врачей стало явно не хватать. И теперь представители «Сохнута» и министерства алии и интеграции зачастили в Россию, зовут врачей и вдохновенно рассказывают, с каким нетерпением их ждут в Израиле!..

– Это сейчас, – согласился Рубен, – а тогда мы были возмущены и вышли на демонстрацию перед Кнессетом, а семеро из нас поставили палатку и объявили голодовку. И хотя они еще не сдали экзамена, но голодали по всем правилам: лежали, пили воду и ставили себе клизмы.

– Хорошо, что с ними рядом не прилегли все шесть тысяч врачей, – подвел итог Август Львович. – Шесть тысяч клизм одновременно – это была бы уже катаклизма для всей страны…

Он вдруг прервал себя:

– Рубенчик, но это грустно, а не смешно.

– Смешное впереди, слушай. Пока шли экзамены, я подрабатывал вахтером в гостинице. Там поселили тебя. Ты уже тогда был и здесь популярен: статьи в газетах, интервью на радио… Каждый день куча посетителей… Однажды два журналиста пытались прорваться к тебе поздно вечером, часов в одиннадцать. Я их не пускал. Они позвонили тебе, ты разозлился, спустился и заявил: «Когда идут к академику, вахтер не должен становиться поперек дороги». Я тебе ответил: «Не надо меня учить. Академиком может стать каждый, а вахтером надо родиться!..»

Август Львович рассмеялся:

– Помню, помню! Мне это очень понравилось, и с этого момента началась наша дружба… Я предлагаю опоздавших больше не ждать – пошли сядем.

Они поднялись и направились к накрытому столу. В этот момент снова хлопнула калитка, и в дом вошли Шимон и Эфраим.

– Простите за опоздание, – вместо «здрасьте» стал оправдываться Шимон, – мы не виноваты: я заехал за Эфраимом, а его улицу перекрыли, там произошла авария, чтоб не объезжать через центр, я попытался проскочить мимо полицейского, он остановил меня и стал угрожать, я попытался сунуть ему пятьдесят шекелей, он удивился и спросил: «Что, в России дают авансы за штрафы?». И выписал мне наказание на двести шекелей, тогда мне пришлось объезжать через Аялон, а там тоже полно полиции, и я…

– Кончай трепаться, – перебил его Август Львович, – садитесь за стол, коньяк стынет.

– Прости, Августик, мы ненадолго, дома после вчерашнего осталась куча несъеденного, жена накрыла стол, и все вчерашние гости придут доедать, – он глянул на часы, – наверное, уже пришли.

Обратился к сидящим за столом:

– Вы вчера всё попробовали, помните, какая вкуснятина, может, и сегодня придете?

– Спасибо за приглашение, но, мужики, сегодня, по нашей традиции, вы обязаны быть у меня. Садитесь за стол, выпейте по рюмке и выполните обязательство.

– Это мы помним, помним. Пришли специально, чтобы отхохмиться.

Они сели за стол, Август Львович наполнил бокалы:

– Друзья мои! Произношу наш традиционный тост. Давайте выпьем за то, чтобы нас никогда, даже в самые тяжелые годины, не покидало спасительное чувство юмора!.. Припев?

Все одновременно воскликнули:

– Ха!.. Ха!.. Ха!

Чокнулись и выпили. Шимон встал, повернулся к Эфраиму:

– Позволь мне первому. – Затем обратился к хозяину стола: – Ты, Августик, как-то сказал, что решил писать под псевдонимом: Антон Павлович Чехов.

– Да. Это будет забавно.

– И мне нравится. Но я решил его усовершенствовать как банкир. Поэтому предлагаю такой псевдоним: Антон Павлович… Чеков.

Все рассмеялись.

Август Львович пожал ему руку:

– Спасибо, дорогой! Я подумаю. – Повернулся к Эфраиму: – А ты что сочинил?

– Я пошел по его пути: я не сочинял, я отредактировал.

– Кого?

– Тоже классика: Пушкина Александра Сергеевича.

– Не томи! Какую фразу?

– Самую хрестоматийную.

Эфраим встал в профессиональную позу декламатора и с чувством прочитал: