Натан Энгландер - Ужин в центре Земли

На самых высоких уровнях прозвучали обещания справедливого расследования и адекватных мер. Глабб-паша, легендарный командующий грозным Арабским легионом, лично заявил, что готов выследить преступников на иорданской земле.

Легион, судя по всему, решил, что лучше сдать Израилю своих и не иметь дела с Генералом, спущенным с поводка.

Увы, иорданское предложение не сочли удовлетворительным. У Бен-Гуриона, тогда еще премьер-министра, были другие понятия о том, что правильно и что неправильно. И вызвали Генерала.

Всегда к нему обращаются, всегда к нему.

Когда они вводили его в курс дела — Бен-Гурион, Даян и министр обороны Лавон, — его кровь уже кипела вовсю.

Те двое проникли на десять километров в глубь израильской территории. Пробрались в еврейский поселок Йехуд, и один из убийц вытащил чеку и кинул гранату в дом, где спала мать с маленькими детьми.

Из троих детей остался жив только старший мальчик, он-то и рассказал, как все было, остальных искромсало осколками в их кроватях.

Первый вопрос Генерала был не практическим, а личным.

Он хотел знать, где был отец. Где был тот, кому следовало находиться с семьей и охранять ее?

Лавон протянул Генералу папку.

— Ее муж, отец детей, был на сборах резервистов. Защищал страну.

И вот это по-настоящему разъярило Генерала. Отец, посланный защищать детей Израиля, вернулся и увидел, что страна не смогла защитить его собственных детей.

Сброд, толпа разгильдяев, а не армия. Генерал решил взять выше, создать что-то приличное. Он сабра, крепкий уроженец этой земли, — вот кого вырастила его русская мать.

Он сформировал и обучил секретное подразделение. И вот он берет две дюжины своих спецназовцев, добавляет сотню человек, ровно сотню, взятую взаймы у обычной пехоты, и отправляется в рейд. На подходе к Кибии открывают огонь из минометов, освещают ночь.

Под разрывы мин жители деревни, которую они берут в кольцо, уходят на восток. Генерал оставил этот путь открытым. Пусть бегут, а потом, когда Генерал все сделает, смогут — как тот отец — вернуться и посмотреть, с чем они остались.

Генерал стоит в безмолвном сердце деревни; показав на массивный каменный дом, говорит радисту:

— Тут у нас будет командный пункт.

Несколько человек обегают дом внутри, осматривают его, потом впускают Генерала — он входит один, в одной руке фонарь, в другой, опущенной, пистолет.

В первой комнате два затейливых дивана. За занавеской кухня, а в ней он видит медный финджан — кофейную турку с длинным загнутым вниз носиком, похожим на серповидный птичий клюв.

Сосуд стоит на горелке газовой плиты, под ним крохотное голубое пламя: похоже, кто-то, второпях выключая газ, не довернул рукоятку до конца. Генерал, спрятав пистолет в кобуру, берется за рукоятку и гасит огонек.

Так уверен Генерал в своем контроле над деревней, что, услышав шаги, не сразу идет из занавешенной кухни обратно. Это двое взятых взаймы солдат, они вошли в дом. Рапортуют ему:

— Мы заминировали все подходы.

— Хорошо, хорошо, — говорит Генерал. — А взрывчатка?

— Закладывают.

Генерал кладет фонарь и открывает циферблат часов, подняв кожаную крышечку. Время уже его не радует.

— Скажите этим недокормышам, чтобы трудились так же шустро, как они трахаются, — говорит он. — Нужно ликвидировать пятьдесят домов. Школу. Мечеть. Мы не просто так, а мстить приехали.

Один из двоих хочет что-то сказать. Он меньше ростом, светлее волосом и более вертлявый, чем другой, — тот темноволосый, крупный. Этого, беспокойного, Генерал уже назвал про себя «номером вторым». Ему всегда ясно с первого взгляда, кто ведущий, а кто ведомый в любой паре. Тут вся штука в боевом духе, а не в телесных габаритах и даже не в звании. Вся штука в том, кто в критический момент сделает, что нужно.

И потому Генералу странно, что первым говорит номер второй.

— А как же жители? — спрашивает парень.

— Как же что? — переспрашивает Генерал. Он заранее знает, что номер второй ответит с дрожью в голосе.

— Освободить все эти дома. На это время уйдет.

Генерал показывает за дверь, в ночь.

— Возьми джип и поезди вокруг. Посади за руль такого же, как ты, никчемного доходягу пехотинца.

Номер второй — так уж он устроен, что с него возьмешь — смотрит нерешительно, и тогда Генерал, сложив ладони рупором, откидывает голову назад. Хочет показать, что надо делать.

— Наружу, все наружу, где вы там ни есть! — кричит Генерал. — Выходите немедленно!

Голова все еще откинута, руки у рта, и он, подняв бровь, глядит на солдат.

— Вот так, — говорит он. — Ясно? Церемонии разводить некогда. Все, кто остался в деревне, знают, что мы здесь.

После этого им надлежит щелкнуть каблуками и идти выполнять. Номер первый уже начал было поворачиваться. Но второй медлит, теряет драгоценное время. В его голосе еще больше трепета, но и дерзости в равной мере.

— Этого хватит? — спрашивает солдат. — Круг на джипе, и все?

Генерал вглядывается в парнишку — тот, кажется, съеживается прямо на глазах. Выглядит еще более малорослым — нет, не страх перед боем уменьшает его, он не трус, а страх перед Генералом.

— Мы вторглись в суверенное государство, чтобы задать им тут перцу, — объясняет ему Генерал. — В эту самую минуту не только Иордания поднимает войска по тревоге, даже в Ираке, хоть он и далеко, военное начальство уже, думаю, хочет знать, на что мы решились. — Генерал оттягивает вниз углы рта, прикидывая, а затем явно соглашается со своей оценкой, уверенно кивает. — Не сомневайтесь: если на рассвете мы не будем сидеть дома и завтракать, то мы все, считай, убиты, все сто двадцать пять.

Солдат слушает, моргает.

— Пятьдесят домов, — говорит Генерал этому дерзкому второму. — Тебе решать, когда дело сделано и тебе с братьями по оружию пора уходить.

— Но…

Генерал взглядом заставляет его умолкнуть. Затем тянет руку к первому и быстрым движением срывает у парня с рукава свежую сержантскую нашивку. Пришито на совесть, и потому прореха остается изрядная.

Генералу живо представляется, как этот солдат сидит в выходной дома в пижаме и ест суп куббе, а тем временем бабушка любовно пришивает знак различия к гимнастерке своего мальчика-бойца. Все они, эти воины, едва повзрослели.

Генерал протягивает нашивку номеру второму.

— Теперь ты повышен в звании, как твой напарник. Помахивай этим, и тебя лучше будут слушаться. Ищи жителей, которые спрятались, пока сердце не успокоится.

— Слушаюсь, — отвечает солдат.

Первому Генерал говорит:

— Этот дом тоже взорвать. Будем уходить — чтоб тут одна пыль оставалась.

Выйдя на крыльцо, Генерал гаркает — зовет радиста. Потом возвращается с фонарем на кухню, занавеску отводит ленивым хозяйским жестом. Берет с полки стеклянный стаканчик и наливает себе кофе, густого, как оливковое масло. Еще не долил до конца, а нос уже почуял сладкий запах кардамона.