Натан Энгландер - Ужин в центре Земли

То, что палестинцы получали, было, она знала, очень близко к тому, чего они хотели. Готовились крупные решения. Территории, предназначенные к обмену, были более-менее равноценны. Предполагалось проложить между Газой и Западным берегом подземный коридор — футуристический тоннель для палестинцев.

Тоннели… Как они могли знать тогда?

Это была история, творимая у нее на глазах, — пусть только Аббас позволит ей сотвориться. Это было то, в чем Шира мечтала участвовать с тех пор, как ее мечты переменились.

Аббас тихо переговаривался с помощниками, показывая им на одно и на другое, и в какой-то момент обернулся через плечо к элегантному, красивому мужчине. К ее картографу — чтобы он подошел поближе и рассмотрел окончательные границы на карте.

Она видела по его лицу, что эта сделка для него — желанна. Что он, как и она сама, ощущает и судьбоносную важность, и невероятную хрупкость этого мира.

Он, как и она, работал на вышестоящих. Не ему было принимать решение; он мог только помочь Аббасу увидеть то, что видел сам.

Картограф изложил свою позицию. Настал черед других помощников — они обговаривали карту во всех подробностях, на все лады.

Аббас сказал, что ему нужно подумать. Посоветоваться. Обсудить карту с иорданцами. Показать ее американцам. Надо вновь собрать правительство в полном составе, прежде чем подписывать такой пакт. Он не готов потерять столько территории.

Ее картограф молчал очень выразительно. Он ничего не добавил к тому, что уже сказал, но весь он излучал теперь одно-единственное чувство, которое Шира восприняла как надежду. Пусть два народа живут дальше, глядя не в прошлое, а в будущее.

Она понимала, что, вполне возможно, романтически проецирует на него свое собственное отчаянное желание компромисса. Ей хотелось взять Ольмерта за рукав и заявить остальным: ну посмотрите же на него, ему недолго еще быть у власти. Ольмерт, словно подумал о том же, сунул руку в карман и вынул свою серебряную ручку.

— Все теперь зависит от вашего решения, — сказал он.

Аббас поднял на него глаза. Аббас не стал брать ручку. Ее картограф — вот кто ее взял. Сняв с нее колпачок, он протянул ее своему лидеру. Протянул Абу Мазену, сидящему перед картой земли для своего народа. Предложил ее с великим достоинством, подумалось Шире, — предложил человеку, который не подпишет.

И на этом встреча закончилась. Карту унесли. Когда Аббас поднялся со стула, чтобы идти, ее картограф сел на этот стул, взял лист казенной бумаги и нарисовал по памяти контуры страны, которая не состоялась. Сложил страничку, сунул себе в карман, вернул премьер-министру ручку и вышел вместе со всей делегацией.

Будет еще ответный звонок — она была убеждена. Будет новый раунд переговоров: будущее двух народов не может быть вот так похерено. Она еще увидит своего картографа.

Но Аббас так и не позвонил, а затем, вместо мирных переговоров, было вторжение в Газу. Никто с палестинской стороны не хотел разговаривать после той войны, в которой погибло четырнадцать израильтян и тысяча сто палестинцев. Вскоре и Ольмерт ушел с поста.

Год с лишним после того все стояло на месте — никакого прогресса. Но затем, когда у руля уже был Биби Нетаньяху, старавшийся потрафить и тем и другим, вдруг — закулисная встреча в Женеве; Шире очень понравился седовласый американский представитель, который свел на ней две стороны. Переговоры она вела жестко, с ясной головой, по-деловому, и притом она была достаточно сильна, чтобы не бояться в тихих промежутках проявлять доброту.

Напротив Ширы за этим столом переговоров сидел картограф. И вышло так, что тайная дипломатия переросла у них в тайную любовь.

Землю Израильскую, землю в физическом смысле — вот что здесь любит Шира. Это трудно объяснить тем, кто никогда не был в стране: никакие вспышки, хлопки и огненные дуги, никакие ночные грохочущие весточки не могут изменить того, что это одно из самых красивых и разнообразных мест на Земле.

Пустынные тропы в этой части страны дики и живописны, тут многое удивительно: водопады, нубийский песчаник, огромные пыльные горы и их впечатляющие панорамы. Ее любимая достопримечательность — гигантский кратер Махтеш Рамон, но до него отсюда далеко. Местность, где она сейчас, особых чудес совсем уж поблизости не обещает. Изучив карту на своем телефоне, она нашла примерно в часе ходьбы по дороге крохотное скопление деревьев, которое природоохранное ведомство именует лесом. Чем бы эта рощица ни была, она в стороне от границы и вне военизированной зоны, где Шира сейчас живет. Ей просто хочется побыть одной, а не одинокой, полежать под какими-нибудь ветвями и посмотреть сквозь них на небо.

Она не столько идет, сколько плетется с рюкзачком на плече, с платочком на голове, и по пути ей встречается один из стариков, уже знакомых по кибуцу. Сейчас опасно, говорит он ей, так удаляться от укрытий.

Она говорит в ответ, что захотела размять ноги и подышать воздухом. Он возражает: в кибуце воздух ровно такой же свежий, а размяться можно в бассейне.

Шира, сама не зная почему, пускается в объяснения: она, мол, больше любит ходить пешком, чем плавать. И к тому же ведь он сам явно возвращается с прогулки.

— Мне много лет, — говорит он. — Погибну — будет грустно. Но не трагично, как в вашем случае.

— Ничего, я готова рискнуть, — говорит Шира. — Если ракета меня найдет — ну, значит, найдет. Уж лучше я взорвусь на природе, чем у себя под кроватью.

Старик фыркает, услышав такое, и отвечает тоном иссохшего, умудренного сына этой земли.

— Храбрые речи всегда выигрышно звучат, — говорит он, — но логика частенько хромает. Вам бы лучше, если завоют сирены, укрыться в одном из наших симпатичных укрепленных помещений, и тогда никакая ракета вас не найдет.

— Я понимаю, — говорит она.

— Если не выходить за ворота, опасность меньше. Мы беспокоимся о наших гостях.

— Очень хорошо, — говорит она. — Спасибо.

Шира вставляет наушники-капельки и слушает, идя дальше, старый израильский хип-хоп девяностых, за пристрастие к которому ее без конца дразнят. Она готова согласиться, что этот саундтрек — на любителя, что к нему нужна привычка.

Дойдя до этой жалкой рощицы, она находит себе приятное местечко между двумя деревьями повыше. Вынимает бутылку с водой и аккуратно, чтобы не раздавить сандвичи, кладет голову на рюкзачок в надежде немного поспать. Ей приходит на ум библейский Иаков, который использовал камень как подушку. Она ничего не может с этим поделать. В Святой земле таким ассоциациям подвержены все. Она не могла бы от них отрешиться, даже если бы хотела.

Проснувшись, Шира чувствует себя освеженной. На обратном пути, войдя в ворота кибуца, видит все того же старика — он стоит у магазина. Она вскидывает руки, как бы демонстрируя себя ему: вот, смотрите, я жива, меня не убили. Она горда собой.