Маартен 'т Харт - Полет кроншнепов

Я повернулся к чернявому коренастому мужчине у поручней и по-немецки спросил, что они собираются делать, но он, оказывается, говорил только по-французски и, когда я повторил свой вопрос по-французски, ответил:

— Не знаю.

Вдоль поручней я двинулся к двум девушкам, которые плыли с нами. Одну из них я уже дважды видел, но не знал, как ее зовут, и мысленно окрестил девушкой с грустным лицом. Казалось, ее лицо начало готовиться к старости заранее. Когда я увидел ее впервые, мне сразу же отчаянно захотелось вызвать улыбку на этом лице с вертикальными линиями на щеках и безмерно грустными карими глазами. Я разговаривал с ней, пил с ней кофе, видел, как она спешит через площадь перед Большой Церковью в Делфте, но ничто никогда не вызывало у нее даже слабого подобия улыбки. Другую девушку я не знал; возможно, она и была в высшей степени привлекательна, но маскировала свою привлекательность очень потертой коричневой кофтой, драными джинсами и блузкой без пуговиц, впрочем без последствий, потому что кофта в ответственном месте была плотно застегнута, Длинные волосы, определенно уже с месяц не мытые, были стянуты растрепанной красноватой тряпицей, подобного же цвета были ее ногти, покрытые облупленным лаком. Туфель она не носила, чулок тем более, ноги были просто грязные.

— Крысы опасны? — спросила она по-немецки, когда я подошел.

— Совершенно безопасны.

Она улыбнулась, другая девушка — нет.

— Что теперь будет? — спросил я.

— Увидим, — сказала девушка с грустным лицом.

— Нам обязательно надо в Хеллевутслёйс?

— Was ist das? Hellevoetsluis? [62] Что это такое? Хеллевутслёйс? (нем.) .

Больше я не стал расспрашивать, как потому, что не имел в запасе точных немецких слов для того, о чем хотел спросить: какие съемки ведутся, как долго они продлятся, где я смогу сойти, — так и потому, что спокойное скольжение по морю под парусами, которые не издавали ни малейшего шума, будило во мне радостное чувство какой-то беззаботности, смутного предвкушения чего-то. Вдали виднелся туманный берег, и я вообразил, как за этой едва различимой грядой дюн, далеко на берегу, кто-то из кожи лезет, суетится, чтобы вовремя выпустить газеты и журналы. Над коричневыми парусами опрокинулся свод подернутого дымкой голубого неба, и не слышно было ничего, кроме плеска воды о борт корабля. Мои две клетки с пятью крысами в каждой стояли рядом с ящичком, в котором был хлеб и немного фруктов. Крысы вповалку лежали в опилках. Одна потянулась, зевнула и улеглась на солнце. А почему бы и мне не последовать ее примеру? Ничто не предвещало, что съемки начнутся скоро: Вернер Херцог стоял у поручней, четверо мужчин, сидя на люках, дремали на солнышке. Я тоже лег на люк, вытянул ноги, закатал рукава рубашки и положил голову на свернутый парус. Солнце светило как раз между парусами, которые высились надо мной. Я закрыл глаза, почувствовал, как теплое солнце греет мне веки, и подумал: это действительно немножко похоже на счастье. Ну и пусть мне придется плыть с ними в Хеллевутслёйс — я сейчас как раз поглощен одним произведением Джозефа Конрада, а что может в таком случае быть более кстати, чем морская прогулка на паруснике? Ведь, когда Вальтер Закс позвонил мне в первый раз, я был погружен в «The Secret Agent» [63] «Тайный агент» (англ.) . — правда, не морской рассказ, но все же произведение Конрада.

«Вы специалист по крысам?» — спросил тогда Вальтер. «Немножко», — ответил я.

«У нас здесь в Делфте с этим делом возникли трудности. Вы бы не могли зайти к нам в контору, по телефону это трудно объяснить».

«Послезавтра вечером в полдевятого я должен в Делфте читать лекцию студентам. Вас устроит, если я зайду за час до лекции?»

«Хорошо, наш адрес: Ауде-Делфт, тридцать четыре».

Когда через два дня я толкнул полуоткрытую дверь дома 34 по Ауде-Делфт, то пришел в неподдельный ужас: в длинном коридоре стояли десятки гробов. Я прошел мимо них, увидел комнату с открытой дверью, а внутри такую красивую девушку, что едва смог пролепетать: «Где можно найти Вальтера Закса?»

«Weiß nicht» [64] Не знаю (нем.) . , - угрюмо ответила девушка низким альтом.

Я двинулся дальше вдоль гробов и дошел до места, где за стеклянными стенами коридора виднелись маленькие комнатки. В одной из них я обнаружил девушку с глубокой печалью на лице, какое-то неведомое мне животное в клетке и низкорослого мужчину. Дверь здесь тоже была приоткрыта.

«Я ищу Вальтера Закса», — сказал я.

Девушка кивнула на животное в клетке. Больше всего оно походило на большую летучую мышь: висело вниз головой и осматривало меня маленькими смышлеными глазками. За мной вошли два молодых человека, и один из них воскликнул: «Крысиный король!»

«Ach so» [65] Вот как (нем.) . , - произнес низкорослый мужчина, стоявший рядом с клеткой.

Он сразу же пододвинул мне стул и начал на хорошем немецком языке рассказывать о своих затруднениях с общиной города Делфта, которая не желает выдать разрешение на то, чтобы выпустить во время съемок десять тысяч ручных крыс, завезенных из Венгрии. Они должны пробежать по переулочку, со всех сторон обнесенному заборами. Это не причинило бы никому никакого вреда, мне-то, надо полагать, понятно; но как втолковать это делфтской общине? Не знаю ли я, как убедить их, что они не правы?

«Чем они обосновывают свой отказ?» — спросил я.

«Проконсультировались у инспектора здравоохранения и получили отрицательный ответ. К тому же говорят, что это недопустимо с точки зрения защиты животных».

«Они, конечно, боятся, что из этих десяти тысяч несколько улизнут», — предположил я.

«Мы позаботимся, чтобы этого случиться не могло».

«Даже при таком большом количестве?»

«Конечно, у нас достаточно людей».

Странно, как спокойно принимаешь порой довольно-таки необычные вещи. Десять тысяч ручных крыс в переулке? А почему бы и нет? Для меня это штука куда более обычная, чем такой вот зверек в клетке, висящий вниз головой меньше чем в метре от меня и хитро поглядывающий.

Все новые люди подходили к столу и на разных языках объясняли мне, как важно провести съемки с десятью тысячами крыс и что все будет сделано для предупреждения их возможного побега (кроме того, крыс стерилизовали). А я все не мог оторвать взгляда от этой на редкость огромной летучей мыши (летучей собаки?) и девушки со скорбным лицом. Я понимал, что все они неправильно толковали слово «стерилизация»: оно значило не то, что крысы больше не способны размножаться, а что они стерильно чисты. Но разубеждать их я не стал, поскольку все равно, стерильны крысы или нет. Если их выпустить в тот переулочек, случится только одно: они все — десять тысяч — улягутся рядышком, ибо ручная крыса — самое пугливое существо на свете и вдобавок боится схватить простуду больше, чем столетняя старуха. Поэтому она стремится как можно скорее найти себе теплое местечко. А где теплее, чем среди плотного скопища тебе подобных? Нет, даже сотни изголодавшихся кошек не смогли бы расшевелить эту кучу. Я выразил свои сомнения относительно исхода съемок. Они не побегут, сказал я, они и ходят-то еле-еле. Шумом воздействовать? Тогда они еще плотней собьются в кучу. Собаками? Тогда они вообще не сдвинутся с места.