Маартен 'т Харт - Полет кроншнепов

— Давай укроемся где-нибудь.

— Пожалуй, — сказала она.

Неподалеку как раз виднелся строящийся дом. Мы зашли в какое-то помещение, видимо будущий гараж, где даже двери еще не было, и стали на пороге, глядя на дождь. Она дрожала от холода. До чего же мне знакома ее манера дрожать!

— Ты простудишься, — сказал я.

— В самом деле, как бы не простудиться.

— Надень мой пиджак, — предложил я, — он с теплой подкладкой, а я не мерзну, я ведь вчера говорил.

Сначала она возражала, но вскоре, по моему настоянию, все же накинула пиджак на плечи.

— А ты правда не мерзнешь? — спросила она.

— Правда, — ответил я. — Я больше всего люблю холод, а еще лучше мороз. Зима, температура ниже нуля — и солнце, полное небо солнца.

— А я нет. Для меня чем теплее, тем лучше. Жаркое лето и воздух, струящийся от зноя. И, как ты говоришь, много солнца. Как ни странно, но в этом наши вкусы сходятся.

— Как ни странно?

— Да, ведь вчера мы обнаружили, что наши мнения ни в чем не совпадают, ты даже не понял меня.

— Я прекрасно тебя понял, не хотелось только говорить об этом, потому что в разговоре вечно возникают всякие сомнения.

— Вот и хорошо, по крайней мере проблемы выходят на свет божий.

— Это общераспространенная ошибка. Проблемы возникают именно в процессе разговора. Взять, к примеру, наши поступки. Думаешь, будто поступил сознательно, сделал то, что хотел. На самом же деле все эти объяснения и мотивы придуманы задним числом, в оправдание уже сделанного, а в обычной жизни человек совершает поступки, не отдавая себе в них отчета, так же инстинктивно, как животные.

— Совершенно не согласна с тобой. Но скажи мне наконец: каково твое мнение о браке?

— Это не эпизод, а более или менее продолжительное состояние человека. Поэтому к удобствам, доставляемым браком, со временем привыкаешь, меньше ценишь их и даже перестаешь замечать. Теневые стороны брака, наоборот, с каждым днем кажутся все более неприятными. По крайней мере так обстоит дело у меня.

— Мне очень досадно, что ты несвободен.

— Ну хорошо, но что это значит — быть свободным? Вот как свободны мои холостые приятели, которые гораздо чаще меня бывают в обществе и поэтому гораздо больше меня связаны в своих поступках?

— Я хочу сказать, что когда прихожу вечером домой и он, не отрываясь от своей работы, спрашивает: «Где ты была?», то я каждый раз чувствую себя страшно неловко. Ведь я обязана делить с ним все, во всем отчитываться — и в то же время о некоторых своих эмоциях рассказать не могу: это обидит его. Например, никогда не смогу рассказать, что встретила молодого человека, который мне очень понравился.

— Как я понимаю, — сказал я, — все твои поступки, эмоции, мысли невероятно стеснены, над ними вечно тяготеет обостренное чувство долга, необходимость скрывать то, рассказ о чем обидит партнера, короче говоря, тебя давит некая сила тяготения, присущая браку.

Я не смог сразу найти английское слово, обозначающее силу тяготения, но, к счастью, вспомнил, как называется книга Симоны Вейль [59] Вейль, Симона (1905–1943) — французская писательница и философ. Имеется в виду ее книга «Сила тяготения и прощение». , и сказал это название, конечно по-французски. Она засмеялась. Этот случай как бы окончательно узаконил наш богатый и своеобразный английский язык, уснащенный французскими и немецкими словами. Мы всегда ими пользовались, если не могли найти подходящего английского слова, и сразу включали в наш общий словарь.

— Да, да, — сказал я, — сила тяготения, присущая браку, имеет и положительное значение. Под ее влиянием все мало-помалу утрясается, и в конце концов устанавливается относительное равновесие.

Дождь кончился, сменившись промозглой сыростью. Мы опять зашагали лесными тропинками, на ней был мой пиджак, хотя она вначале и не хотела его надевать. Я загребал ногами опавшие листья, но не мог подкинуть их вверх — они липли к земле.

В конференц-зале мне сразу бросилось в глаза множество собак. Некоторые участники конгресса еще вчера привели с собой собак, и вот за ночь псы, казалось, самым непостижимым образом успели размножиться. Один господин явился даже в сопровождении черного как смоль пса ростом чуть ли не с теленка. Перед началом первого доклада хозяин что-то упорно втолковывал своему любимцу. Пес улегся у входа в зал, положив голову на передние лапы, и, пока звучал голос докладчика, я наблюдал за животным. В глазах собаки тускло отсвечивало Недовольство, но открыто оно не проявлялось. Пес пролежал у двери целых полтора часа, до самого перерыва на кофе. Вот уж поистине друзья животных, эти этологи.

После перерыва пес опять улегся на прежнее место. Временами мне казалось, словно это я сам лежу у двери. Он мог бы встать, по горящим глазам было заметно, как ему хотелось встать, и все-таки этого не делал. Собака была верна своему хозяину, эта верность стоила животному больших усилий, а для человека, в сущности, была только забавой. Бедный песик, не позволяй так издеваться над собой, вставай и иди гулять!

За весь день мне так и не удалось сказать ей ни слова. А так хотелось поговорить об этом псе. Ведь он целиком зависел от воли хозяина, и это очень походило на зависимость человека, состоящего в браке. Но поговорить с ней не удавалось. Уж не избегает ли она меня? Я увидел ее во время заседания. В другом конце зала. В перерывах, когда пили кофе, она тоже была далеко от меня и разговаривала с другими. А после полудня я вовсе потерял ее из виду. Бродил по аудиториям, но ее нигде не было; мне встречались разные люди, и у большинства из них в одежде преобладали красный и синий цвета: похоже, участники конгресса невольно подлаживались под отделку стен аудиторий. Иногда я буквально натыкался на собак. В первой половине дня я так и не сумел ее повидать. Чем дальше, тем грустнее становилось на душе. Сам не знаю почему. Ведь я же не был влюблен, что там говорить. Я даже с интересом прослушал доклады о поведении животных в брачный период.

Дневные заседания должны были закончиться двумя дискуссиями «круглого стола», а проводились эти дискуссии в разных местах. Вот только будет ли она участвовать, и в какой именно? В том корпусе, где я сейчас находился, я ее не видел. Вероятно, она где-то еще. Я вышел на улицу. В густом тумане по мокрой тропинке добрался до другого здания. Кроме меня, на улице никого не было. Ни души. Только впереди, у входа, смутно угадывалась какая-то фигурка. Она приближалась, едва различимая под свинцовым небом, шла медленно, точно по принуждению, и казалась такой несчастной. Я сразу узнал ее. Поравнявшись друг с другом, мы поздоровались как случайные знакомые, и я судорожно сжал кулаки. Я не мог не оглянуться: такое безразличие потрясло меня. Одновременно оглянулась и она, и, несмотря на расстояние, я заметил, как по ее щекам разлился теплый румянец. Она опустила глаза, у меня тоже почему-то загорелось лицо; отчего бы это, ведь между домами как раз дул холодный пронизывающий ветер. Больше всего мне хотелось вернуться, догнать ее и пойти рядом, но я не сделал этого, в груди теснилась глухая боль и мешала что-нибудь предпринять. Боль не утихала и потом, когда я в одиночестве бродил по городу и купил винограду и сыру. Виноград ради углеводов и витамина С, сыр — ради белков и жиров. Больше человеку ничего и не надо. Я сидел в своем номере, и свет пасмурного дня уныло отражался в зеркале над умывальником. Чем же я так удручен? Что со мной происходит? Почему во рту у меня вкус свинца, а не винограда с сыром? И что мне теперь делать сегодня вечером? В программе конгресса сегодня был предусмотрен вечер отдыха . Совершенно ясно, что я пойду туда только затем, чтобы увидеть ее. А вдруг она не придет? Тогда я допьяна напьюсь немецким пивом, буду гладить собак, которых там, несомненно, окажется великое множество, а кончится все тем, что я попаду в милость к хозяйке какой-нибудь моськи и, возможно даже, мне разрешат проводить их домой, в гостиницу. После этого я долго буду шататься по улицам и по набережной и в конце концов, с трудом передвигая ноги от усталости, дотащусь до своего номера. А если повезет, то еще и дождь хлынет, и я вымокну до нитки. На следующий день я буду лежать под периной весь в жару от простуды, и никто меня не хватится, никто не спросит обо мне, в том числе и она.