Маартен 'т Харт - Полет кроншнепов

В эту ночь я совершенно не выспался. И все же около семи уже сидел за завтраком. Моя гостиница находилась среди холмов в восьми километрах от места проведения конгресса. Где-то должен быть автобус, но где? Остановки я не нашел и восемь километров прошагал пешком. Вначале мой путь лежал через прелестный немецкий городок, затем по не менее красивым небольшим лесам, поэтому было ужасным разочарованием, когда за лесом, как раз там, где указывала полученная мною карта, показались уродливые бетонные строения. Так, значит, мы на целых три дня будем погребены в этих коробках?

Но самое ужасное было не это; когда мы наконец расселись в огромном конференц-зале из белого бетона с металлическими украшениями синего и красного цвета, я нигде не увидел ее. Зачем мне понадобилось ее видеть? Она же не произвела на меня особого впечатления. Я и увидеть-то ее хотел, только чтобы окончательно убедиться, что она действительно не произвела на меня никакого впечатления. Но ничего из моей затеи не вышло, ее не было, она наверняка лежит в постели с простудой, она не придет. Да и зал этот совсем неподходящее место для хрупкой девушки с изящным, точеным профилем и темными локонами. Этот зал под стать лишь мужчинам в строгих костюмах. Уж их-то здесь было предостаточно, причем не только во время первого доклада, но и в перерыве, когда пили кофе. Они мешали мне видеть весь зал, мешали пройти, когда я пробирался в толпе, все еще надеясь встретить ее. Они, эти господа, заговаривали со мной, в основном спрашивали, где находится этолог С. из Лейдена.

— Наконец-то, — раздался голос за моей спиной.

Я обернулся. Прямо передо мной, между двумя бетонными колоннами, в лучах солнечного света стояла она. Первое, что я заметил, был ярко освещенный пушок на ее верхней губе. Как и у всех других участников конгресса, на груди у нее была белая карточка с указанием фамилии и места работы: Женева. Она подошла ко мне, нерешительно протягивая руку. Я едва поверил своим глазам: она здоровается со мной и даже хочет поговорить!

— Я хотела бы посоветоваться с вами, — сказала она. — Слышала, что вы изучаете крыс и даже наблюдали за ними в естественных условиях.

— Верно, — ответил я.

— Я занимаюсь горными сурками. Это тоже грызуны. И у меня есть кое-какие трудности. Ловля, клеймение, повторный отлов. Не можете ли вы что-нибудь посоветовать?

Она говорила очень медленно, и я было решил, что это ее обычная манера. Но вот какой-то черноволосый господин мимоходом протрещал ей что-то на таком быстром французском языке, что я ни слова не понял. Она ответила тоже по-французски и такой же скороговоркой.

— Vous êtes Française? [52] Вы француженка? (франц.) . — спросил я.

— Oui, mais je travaille en ce moment à Genève [53] Да, но сейчас я работаю в Женеве (франц.) . , - сказала она. И по-немецки добавила: — Мне трудно говорить по-немецки. А по-французски вы говорите?

— Плохо, — сказал я. — Что касается меня, то я предпочел бы английский.

— О, прекрасно, мой английский гораздо лучше немецкого.

В это время около столиков, где отпускали кофе, стало посвободней. Краем глаза я заметил это и сказал:

— Я возьму кофе, тебе принести чашечку?

— Да, пожалуйста.

Я направился к раздаче, чувствуя себя необычайно ловким и находчивым: самым блестящим образом мне удалось разрешить проблему перехода на «ты», ведь в английском языке «вы» и «ты» не различаются. Кроме того, ей явно понравилось, что я принесу для нее кофе. Когда я вернулся с чашками, она все еще стояла между колоннами, зажав в одной руке сумочку. Другой рукой она приняла от меня чашку. Осторожно помешивая кофе, молча смотрела на меня, я тоже молча смотрел на нее и заметил, что глаза у нее черные со светло-карими ободками вокруг зрачков. Но долго молчать было рискованно — нами уже овладевало смущение, — и я сказал:

— Никак не ожидал, что увижу тебя сегодня, ты так дрожала вчера вечером, что я подумал: «Завтра она заболеет».

— Шел дождь, и я промокла насквозь, но откуда ты знаешь, что я дрожала, ведь вчера вечером я тебя не видела.

— Ты сидела за столиком немного впереди. Как тебе известно, Эйбль-Эйбесфельдт [54] Эйбль-Эйбесфельдт, Ирениус (род. в 1928 г.) — немецкий ученый-этолог. открыл, что во время еды обычно не смотрят по сторонам, и, раз ты была в моем поле зрения, я обратил внимание, как ты дрожала.

— О, — сказала она.

Резкий звонок, возвестивший начало заседания, прервал наш разговор. Все участники конгресса устремились в зал. Ох уж эти дисциплинированные немцы! Я поплелся следом за ней и, когда звонок замолчал, сказал:

— О сурках мы еще непременно поговорим.

— Да, с удовольствием, — ответила она.

— Когда? В большой перерыв?

— Нет, меня и моих коллег пригласили на «круглый стол» по закономерностям размножения при парном и групповом браках. Ты тоже там будешь?

— Я собирался пойти на другую дискуссию «круглого стола» — по вопросам эволюции поведения животных в ситуации ухаживания.

— А после я пойду к себе в гостиницу. Я немного простужена, потому что…

Она вдруг умолкла и посмотрела на меня смущенно и в то же время вызывающе. Похоже, это был ее ответ на мои недавние слова.

— А что ты делаешь вечером? — спросил я.

— Пока не знаю.

— Где будешь обедать?

— Понятия не имею.

— Тогда, может, пообедаем где-нибудь в городе? И спокойно поговорим о твоих сурках.

— Хорошо.

— Как же мы договоримся?

— В котором часу ты пойдешь обедать?

— Часиков в семь.

— Вот и зайди в это время за мной в «Банхоф».

Само собой разумеется, в первой половине дня я сидел рядом с ней. Из докладов мне больше всего запомнился один — о брачных танцах empididae, мух-толкунчиков. Самки некоторых видов этих насекомых во время спаривания с аппетитом пожирают своих самцов. У целого ряда видов самец предварительно ловит небольшую мушку и преподносит ее самке. Самка начинает есть это подношение, и самец может безнаказанно приблизиться к ней. У других видов самец тоже ловит мушку, но не сразу отдает ее самке, а сперва танцует со своей добычей, привлекая внимание самки. В отдельных случаях самец опутывает пойманную мушку паутиной, получая своеобразный «баллончик» с мушкой в середине. Брачный танец с таким «баллончиком» выглядит гораздо эффектней. Наконец, имеются и такие виды толкунчиков, у которых самец сплетает пустой «баллончик» без всякой начинки. С ним он танцует и его преподносит в дар самке непосредственно перед спариванием.

В большой перерыв я бесцельно шатался по всей территории между университетскими зданиями. Следовало бы сходить на «круглый стол», но надо мной раскинулось такое восхитительно ясное небо, что я никак не мог заставить себя вернуться в закрытое помещение. Нет, уж лучше погулять. Я направился в лес, окружавший здания. Затея оказалась не вполне безобидной: несколько раз я попадал под целый дождь спелых желудей. Порой слышались и выстрелы. Разве здесь можно охотиться? Я частенько поглядывал на голубое небо. Почему эти ослепительно белые облака не двигаются? Из-за этого кажется, будто и время остановилось. Значит, и вечер никогда не настанет! Я все дальше уходил от университетской территории. Через некоторое время я обнаружил, что не имею ни малейшего представления о том, как выбраться отсюда. Наверху прыгали белки, кричал невидимый в вершинах зеленый дятел, фламандская сойка собирала желуди. Как странно: вот я гуляю в лесу, а там, чуть подальше, люди вырубили деревья, понастроили зданий и собрались в них, чтобы обсуждать поведение животных, то самое поведение, которое здесь, в лесу, можно свободно наблюдать в любую минуту. Зачем мне возвращаться? Имеет ли смысл вообще слушать такие доклады? Разве это не то же самое, что читать о поэтах, не зная как следует их произведений! Но я обязан вернуться, мой университет платит мне за то, чтобы я присутствовал на конгрессе, а не за прогулки по лесу. Кстати, сейчас уже осень, и никаких брачных танцев здесь не увидишь, о продолжении рода напоминают только грибы, пышно разросшиеся повсюду и рассыпающие свои споры. Но грибы не устраивают брачных игр. Так что пора возвращаться. Я выбрал, казалось, нужную тропинку, но она никак не желала вывести меня из лесу. За каждым поворотом опять открывались новые повороты, подъемы и спуски, внезапно появлялись новые дорожки и снова пропадали в сухой листве. Я стал взбираться на холм: с высокого места легче сориентироваться. Когда наконец, тяжело дыша, я добрался доверху, то увидел в небольшой долине город с холодными, белыми зданиями, старый замок и множество колоколен. В городе, казалось, не было никакого движения, и я очень забеспокоился — не могло же время на самом деле остановиться. Ты сошел с ума, прошептал я про себя, время не остановилось, и в ту же минуту, к моему величайшему облегчению, заметил идущий поезд. Я пошел по направлению к нему, но, когда вышел на опушку леса, поезд, конечно, уже скрылся из виду. В следующем лесу стоял такой пьянящий запах тления, что я невольно замедлил шаг. Но уже не тревожился, я знал теперь, в каком направлении мне идти, и, только дойдя до крайних домов, вспомнил, что надо-то мне было не в город, а к бетонным коробкам университета. Время было уже позднее, я слишком долго блуждал по лесу. И возвращаться теперь не имело смысла. По длинному пешеходному мосту через реку я вошел в Старый город. В конце моста манила к себе большая вывеска. «Universitätsbuchhandlung» [55] Университетский книжный магазин (нем.) . . Я пробыл в магазине до вечера. Для виду купил несколько книг, но большей частью просматривал поэтические сборники. Пролистав с десяток книжек и прочитав массу стихов, я заметил, что все время ищу известные мне стихи немецких поэтов о признаках влюбленности. Зачем это я их перечитываю? Ни к чему хорошему это не приведет, никогда не поможет взять себя в руки, а скорее наоборот.