Маартен 'т Харт - Полет кроншнепов

«Их нужно забрать отсюда, — прошептал парень, который привез меня. — Их выгружали в присутствии полиции. А к тому же здесь чуть ли не десяток детей: еще сегодня вечером вся округа узнает, что сюда привезли крыс, которых нельзя выпускать. Поэтому их надо отсюда забрать, мы их погрузим в фургон для скота, сделаем вид, будто едем в Германию, а сами отвезем их в другое место, Вальтер уже снял другой сарай».

«Но сначала их надо напоить и накормить», — запротестовал я.

«Сначала их надо увезти. У тебя будут большие неприятности с делфтской общиной, если там узнают, что крысы все-таки доставлены».

«А у тебя будут еще большие неприятности с Обществом защиты животных, если там узнают об этих измученных жаждой каннибалах».

«Тем больше оснований забрать их отсюда».

Пока мы с ним перешептывались, я разглядел в стенках клеток множество дырочек, через которые крысята вылезали наружу. Они уже вовсю шныряли по балкам под потолком, испуганно бегали по полу, заняли верстак, и добродушный сонливый кот удивленно таращился на движущиеся белые пятна, ничего не предпринимая.

Бегство крыс подчеркнуло мое бессилие. Ну что еще я мог сделать? И стоило ли что-нибудь делать, если крыс сперва надо было перевезти в другое место? I know the reason of all this evil, подумал я, это же фильм. Фильм о чуме в Европе, действие которого происходит во времена, когда ни одна душа не имела ни малейшего понятия о связи между чумой и черной крысой, и ради этой неведомой тогда связи здесь находились тринадцать тысяч бурых крыс-альбиносов, разделившихся на две группы: на тех, кто пожирали, и тех, кого пожирали.

Когда я вышел из сарая, и посмотрел на спокойные белые облака, и вдохнул весенние запахи, как бы навевавшие нечто благое, происходящее показалось мне нереальным, я словно видел все это во сне. Но тем не менее я чувствовал себя подавленным и был не в состоянии ничего делать, а поэтому только дал парню адреса двух моих студенток, которые раньше работали с крысами. «Может быть, — сказал я, — они не откажутся помочь». Прямо передо мной белый крысенок устремился в спасительные заросли дудника.

Так я освободился от крыс, спихнул ответственность на своих студенток, которые пожертвовали выходными днями на троицу, чтобы с помощью привезенных из Зевенара поилок и клеток положить конец каннибализму.

В одном у Херцога не было недостатка — в деньгах, и они распахивали перед ним множество дверей, которые в противном случае остались бы на запоре, тем более что происходило все на троицу (крысы прибыли в пятницу накануне троицы). Я прямо-таки изумился, как легко оказалось добыть пятьсот клеток и тысячу поилок, ведь клетки страшно дороги. Однако Херцог уплатил за своих — впрочем, дешевых (у нас в Нидерландах ручная стерильная крыса стоит примерно двадцать гульденов) — «восточных» крыс по четыре с половиной марки за штуку, выложил пять тысяч гульденов за суточную аренду крестьянского сарая и такую же сумму отвалил за второй сарай, куда их перевезли в глубочайшей тайне. Все это я услышал от Марги и Иоланды, студенток, которых рекомендовал, потому что они хорошо относились к крысам, были смелы и решительны, когда обстоятельства того требовали. За плату, с их точки зрения на редкость высокую — пятнадцать гульденов в час, — они попытались спасти то, что еще можно было спасти. В общем, к понедельнику из тринадцати тысяч крыс, которых три дня везли по венгерским, немецким и голландским дорогам на открытом грузовике под брезентом, осталось каких-нибудь восемь тысяч. Я допускал, что поначалу Херцог не представлял себе, что значит перевезти из Венгрии десять тысяч крыс, и едва ли думал, что им нужны питье, корм и уход. Но все же он действовал, на мой взгляд, крайне легкомысленно. Кроме того, обратись он ко мне пораньше, я смог бы оказать ему гораздо большую помощь, раздобыв настоящих бурых крыс, хотя никогда бы не взялся достать десять тысяч. Да такое количество было, по-моему, совершенно излишним. При современной съемочной технике сотни крыс за глаза бы хватило, чтобы изобразить огромную массу.

Как бы там, однако, ни было, сейчас я загорал на паруснике, снова дав уговорить себя помочь в съемках эпизодов с крысами. Почему? Потому ли, что договорился с Вальтером и хотел сдержать слово? Неужели верность обещанию так много значит для меня? Может быть, все это из-за девушки с грустным лицом? Или из-за того, что, по словам знатоков кино, Вальтер поставил одиннадцать великолепных фильмов? Или из-за того, что мы с ним бродили вдоль каналов и забрели в утопающий в золоте переулок и я слушал, как он меланхолическим, но настойчивым голосом объясняет, что во время съемок все трудности сценария перерастают в едва одолимые препятствия? Неужели звук этого голоса сумел заставить меня забыть ту лошадь? Или же причина крылась в слове plechtanker? Либо дело было в летучей собаке, которой предстояло сыграть в фильме роль вампира? Я лежал на солнце, морской ветер, словно женская рука, перебирал мои волосы, а надутые паруса отливали более сочным коричневым цветом, чем покрашенные тем временем крысы. Разве драматическая перекраска крыс не была достаточным поводом отказаться от всякого дальнейшего сотрудничества? Иоланда подробно рассказала мне, как все происходило, и я отчетливо представил себе эту картину, потому что сам однажды пробовал перекрасить ярко-красный свитер в черный цвет. Свитер надо было прокипятить в воде, в которой была растворена баночка черной краски. После кипячения свитер стал грязно-коричневым. С крысами поступили примерно так же, с той лишь разницей, что их нельзя держать в кипящей воде. В клетку, сделанную целиком из стекла, залили кипяток с растворенной в нем краской и стали окунать туда первую сотню крыс. Окунали их очень ненадолго, и тем не менее, когда их извлекли из ванны, оказалось, что все они передохли. Тогда раствор охладили, а крыс стали держать в нем еще меньше. Результат был следующий: белая шерсть превратилась в светло-серую — у тех, кто выжил. «Если они так с лошадьми обращаются, то что они будут делать с десятью тысячами крыс?» — вспомнилось мне. Вещие слова. И все-таки я лежу на палубе и греюсь на солнце. Мне сказали, что покрашенных крыс сушили феном. И это при том, что они терпеть не могут ни малейшего дуновения ветерка. А каков был конечный итог покраски? Крысы начали так энергично мыться и чиститься, что через день от краски и следов почти не осталось.

Но теперь здесь присутствую я сам и буду строго следить, чтобы с моими крысами, бурыми от природы и потому гораздо более киногеничными, обращались хорошо. Кроме того, я мог бы в какой-то мере спасти фильм, которому, если в нем снимут светло-серых крыс, грош цена. Хотя Херцог, конечно, может велеть кому-либо из действующих лиц сказать, что крысы на корабле так измучились, что даже поседели.