Вера Иванова - Фанатка

И вот в нужный момент, хорошо подготовив почву, дальновидные родители, они же – расчетливые продюсеры, организовали триумфальный выход сынули в свет. Да, это был действительно триумф. Уже говорилось, что Жека ворвался на звездный небосклон стремительно, как комета, затмив собой другие светила. Он был другим, не таким, как все прочие звезды шоу-бизнеса, одинаковые, как муравьи, и давно уже приевшиеся и публике, и друг другу, и самим себе. В нем были страсть, сильные чувства, неубитая тусовочным снобизмом первобытная энергия и свежесть. В сочетании с безупречными манерами и безукоризненным музыкальным вкусом это производило убойное впечатление. «Звереныш, – окрестили его критики после первого концерта и добавили: – аристократ, львенок – принц».

Прозвище это закрепилось за ним, раскрутка начала набирать обороты, и вот тогда-то и появились первые язвительные статейки, чернящие «львенка». Ему припомнили все – и маму с папой, и раннее появление на сцене, и любовь публики. Почему-то последнее считалось самым возмутительным и позорным.

И вот тогда-то Жека и понял, что такое – ложка дегтя в бочке меда. Он потерялся, загрустил, слегка запил, и стало ясно – «львенок» совсем не такой сильный и самоуверенный, каким кажется на сцене.

Между тем популярность набирала обороты.

Диски раскупались, едва достигнув прилавков, фан-клубы неутомимых поклонниц организовывались по всей стране. Мама и папа поняли, что сынуле надо проветриться, и устроили ему годовую гастрольную поездку по тем городам, где у Жеки были самые мощные фан-клубы.

Расчет родителей оправдался – уже первые концерты, прошедшие с оглушительным успехом, излечили парня. «Львенок» снова стал самим собой, к нему вернулась уверенность.

Вот так Жека попал в Новинск, где его снова ждал успех, который пьянил не меньше, чем все выпитое после концерта в ночном клубе.

Как и предсказывала Маша Свай, Жека свалил из клуба ровно в три. По предыдущему опыту он знал, что именно в это время уровень опьянения достигал критической точки – его хватало только на то, чтобы добраться до гостиницы и, завалившись на кровать, заснуть мертвецким сном.

Вот и сейчас все было так же, как всегда – администратор Илюша и шеф охраны Петрович довезли его до гостиницы и довели до дверей номера.

– Дошли, ребята! Кажется, ничего все прошло, а? Городишко – маленький, с полбутылки, а публика – заводная, что надо. Особенно девчонки! Еле от них отбился, – бормотал Жека, тыкая ключом в замок.

– Да, все отлично. Главное, расплатились сразу и по полной программе. Ты сегодня как, один? – Илюша заглянул в темный номе через плечо слегка покачивающегося патрона.

– И ты еще спрашиваешь! Ты же знаешь, Вика нутром чует, если что не так. Да и отдохнуть не мешает. Давно так не выкладывался. Раскрутили меня, а?

– Ты сегодня отлично пел, Жека! Особенно вот эту, как ее: «Ржавые гвозди, ржавые гвозди!» – фальшиво пробасил Петрович, тоже заглядывая Жеке через плечо. По правилам ему полагалось тщательно осмотреть номер, но ведь сюда явно никто не входил, а было уже так поздно…К тому же Петрович сегодня явно перебрал лишнего и ему чертовски хотелось спать.

– Да, это твоя любимая, я знаю, – Жека шагнул в номер, не оборачиваясь, помахал приятелям рукой и захлопнул за собой дверь.

Несколько минут он стоял, качаясь, в темноте, потом вскинул руку и нащупал выключатель. Что-то показалось ему странным, но что – он пока еще не понял.

Вспыхнувший свет ударил ему в глаза, Жека, щурясь и скидывая по дороге одежду, отправился в ванну. И только тут он понял, что смущало его – запах. Необычный запах, легкий, пряный, совершенно незнакомый. Жека огляделся, но источник запаха так и не обнаружил. Галлюцинации, что ли? Неужели все-таки перебрал? Нет, не может быть! Свою норму спиртного он знал, давно уже научился не выходить из нее, а что до наркотиков, то запуганный учителями, родителями и примером полной деградации некоторых собственных друзей, дал зарок никогда ничего даже и не пробовать. Хотя ему предлагали и неоднократно.

Горячий душ немного взбодрил его, собственное отражение в запотевших зеркалах, покрывавших стену и потолок, доставило удовольствие: бурная гастрольная жизнь убрала лишний жирок, тело выглядело подтянутым и стройным. Дождавшись, когда крепкая струя окончательно приведет мысли в порядок, Жека выключил воду и, накинув пушистый купальный халат прямо на мокрое тело, вышел из душа.

Эти часы – ночные часы после удачного концерта – были самыми любимыми в его жизни. Удовлетворение успехом приносило умиротворение, после нескольких часов колоссального напряжения и тяжелейшего труда он наконец-то могу позволить себе расслабиться. Да, какой бы легкой и праздничной не казалась жизнь звезды публике, многочасовой сольный концерт действительно был тяжелым трудом, на сцене певец выматывался не меньше, чем футболист на матче, поэтому певцу не меньше, чем спортсмену, нужно было заботиться о хорошей физической форме. Хорошему певцу, такому, который не халтурил, дурачил публику «фанерой», а пел в живую.

Для Жеки этот вопрос был принципиальным. По этому поводу он даже поругался с родителями, которые с высоты собственного опыта относились к фанере гораздо терпимее.

– Пойми, дурачок, – втолковывал ему отец, – ничего в этом нет страшного! Ты думаешь, им твой живой голос очень нужен? Да, они от одного твоего вида счастливы будут! «Фанера» не «фанера»… Да кто это заметит! Им ты сам нужен, Жека Малышев! Им песни твои нужны, шлягеры, мелодии, они их потом друг другу петь будут. Да ты просто на сцену выйди, встань молча и стой два часа – и то они не пожалеют, что полугодовую зарплату за билет выложили. Это же психология публики, ее же надо учитывать! Так что пусть они глазеют на тебя, радуются. А ты о голосе заботиться должен. Это сейчас тебе кажется, по молодости, что голос у тебя вечен. А его нам не так уж много отмерено. Вот перенапряжешься, заработаешь узелки на связках, помыкаешься по операционным, узнаешь, каково это… Нет, я не за то, чтобы ты совсем уж на сцене бездельничал. Но не сделать паузу, не дать себе хоть чуть-чуть передышки – это только дураки так надрываются. И в нашем деле они долго не удержатся…

Жека ответил отцу что-то резкое, о халтуре и бездарности, отце обиделся, он в тот раз здорово поссорились. Но, даже и помирившись впоследствии с отцом, Жека остался верен своей позиции: под фонограмму он не пел никогда. Может быть, еще и это приносило ему такой оглушительный успех: что бы ни говорил отец о неразборчивости публики, на самом деле народ очень даже сек, что к чему, и не раз многие любители «фанеры» были освистаны и изгнаны из тех же залов, где Жеку впоследствии бурно приветствовали.