Анатолий Салуцкий - Немой набат. Книга вторая

Контрольные инспекции — виртуозы хищений! — приноровились хапать взятки вопреки борьбе с лихоимством. Эх, плюшки-ватрушки! На ростовском заводе смастерили пристроечку к цеху и, как положено, позвали пожарника. Разговор вышел кратким.

— За пару дней вопрос решить? Или готовы пять месяцев ждать очереди?

— Пять месяцев простоя! — в сердцах воскликнул главный инженер.

— Ясненько. Значит, так: пятьсот тыщ — и послезавтра разрешение.

Нагло, без туманов и намеков, без стеснений и опасений, что схватят за руку. Потому что этот ловчила деньги брать не станет, его на меченых купюрах не укараулишь. Все отработано, все шито-крыто: взятку велят перевести на счет подставной фирмы в оплату фиктивных работ; там ее и обналичат. Система бесчиния отлажена идеально, умело подогнана к стандартным нормам противления поборам. Такой теперь фон жизни, что технический надзор неизбежно оборачивается скрытыми надзирательными карами по финансовой части. Повальное взяточничество. Омут!

А пол-лимона лишних трат для скромного производства — напряг, подтяжки без штанов! Да и не только пожарники рвут свою долю — еще дюжина мздомливых заурядных людей в козырном чине проверяльщиков изготовилась досуха выдоить доверчивого простака, внявшего призывам власти и ладящего свое дело в промозглых региональных обстоятельствах, где засилие административных процедур порождает нецензурные мытарства.

Давний знакомый, хорошо устроенный в жизни, кадыкастый Жмур, который, помимо биржевых игр, лет десять назад по случаю приобрел прибыльное автохозяйство, и тот взвыл. Недавно рассказывал в «Черепахе»: дорожники терзают штрафами за перегруз, каждый год повышают. А гонять на длинном плече неполные современные молоковозы — тоже убытки. Жаловался:

— А уж налоговая как лютует! Налоговый прессинг катком все давит. У нас договор трехгодичный на автостоянку. И вдруг за неделю — Власыч, за неделю! — до его окончания приходит предъява: стоянка признана гаражом, тариф тройной. А доплачивать-то — Власыч, слышишь? — надо за три года! Это же какие деньжищи! — Поджал губы, смачно выругался. — Извини за мое суахили... Но ведь эта доимочная облава — государственный рэкет, разоряющий средний бизнес. Зато налоговик, каверзная душа, квакает президенту: прорыв! собрали на четверть больше! Откуда на четверть, если производство топчется на месте? Пополняя бюджет рэкетом, нас под корень режут. Мясокомбинаты двенадцать часов держат скот на предубойной выдержке. Вот и мы сейчас на такой выдержке, платежных сил уже нет, тускло все, тупик, закрою автобазу — у меня бухгалтерия в порядке. Но сколько же людей — на улицу! Не-ет, так хозяйство вести нельзя! Извращенцы! Апофеоз административного кретинизма!

— Почему в суд не подашь? Белыми нитками шито.

Жмур внимательно посмотрел на Виктора, пытаясь понять, не с подвохом ли вопрос. Ответил серьезно:

— Ты, видать, давно не судился. Запомни: суды и арбитражи автоматически принимают решения только в пользу государства. Автоматически!

Опрокинул рюмку коньяка и жестко:

— В производстве лайфтайма не жду. Только на бирже, в финансах!

У самого Донцова проблема еще жгучей: нет новых заказов. Либо случайно в рыночный вакуум угодил, либо вся экономика дала течь, тонет. Небольшие станочные заводики скоро закроют прежние контракты — и что дальше? Банкротиться, сокращая рабочих? Да, лично у него есть заначка, чтобы преодолеть домашние затруднения после рождения первенца; Вера — боевая подруга на случай жизненных превратностей. Но коли лопнет налаженный бизнес, все начинай заново, опять ныряй в неизвестность.

Эти тоскливые мысли невольно перемежались с раздумьями о судьбе отрасли. Закон, который он лоббировал в Думе, принят, хотя сильно выхолощенный, однако на фронте — без перемен. Все осталось на бумаге. Он общался со знакомыми депутатами и видел: они тоже растеряны, у всех башка забита текущими делами, никто не озабочен дальними целями, широкими планами. Люди, завязанные на политику, словно рядятся в маскарадные костюмы «нипричёмышей», не хотят, даже побаиваются заглядывать в завтрашний день — будто там страну неминуемо ожидает опасный «черный лебедь».

Это настораживало.

А господство во всех сферах жизни «сиятельных персон», фаворитов Кремля — в ущерб институтам власти — смущало.

Виктор вспоминал, как год назад с пользой провел в Сочи послевыборную деловую паузу, обдумав тогдашнюю российскую ситуацию. Мимоходом отметил: «Надо бы навестить Михал Сергеича, членкора из Курчатника». Но сейчас важнее вырваться из мелового круга сиюминутных забот, поскучать в одиночестве, размышляя над общими загвоздками нынешнего и завтрашнего бытия. Любой охотник знает: бьешь птицу на лету — делай упреждение. Однако упреждение необходимо и в теперешней быстротекущей жизни, для чего надо понять ее траекторию. Самое время, прикидывал Донцов, на недельку исчезнуть с деловых горизонтов — он называл это технологией «стелз», создающей эффект невидимки, — и подумать, как жить дальше. Но чтобы верно думать, надо заново осознать самого себя. Кто ты? Ибо пчёлы всегда видят только цветы, а мухи — только навоз. Пора, пора уединиться для осмысления всего сущего. Действительно, прежняя музыка может смолкнуть, а ты, не уловив новые мотивы, на потеху публике до упаду продолжишь старый танец, после чего сойдешь с круга.

Однако сейчас Сочи не светит. Вера на восьмом месяце, отлучаться из Москвы нельзя.

Но мысли о доме, о семье снова чередовались с неясной тревогой относительно общего хода российских дел. Донцов интуитивно чувствовал, что упускает какую-то неудобную правду текущего дня, о которой досужие люди помалкивают, а профаны вроде него не догадываются. Но, как ни силился, не мог приблизиться к пониманию этих глубинных течений. И чаяние уединиться, чтобы обмозговать всю совокупность известных ему явлений жизни, с каждым днем нарастало.

Вера чутко уловила его душевную смуту, как-то за ужином спросила:

— Что, Витюша, тяжеловато становится?

Когда вечером, уставший, он садился за накрытый стол, она обожала устраиваться напротив и, подперев ладонью голову, с любовью глядела на него.

— Знаешь, Веруня, о чем я сейчас подумал? У Бога всего много, но главное, Он свои милости всегда вовремя посылает. Тебя мне послал в самое-самое безвременье, не знаю, как бы я метался, будь в теперешние дни один.

— Я твое настроение угадываю. Ты скажи, скажи, что тяготит. Вместе мы все переможем.

Виктор отодвинул тарелку, локти на стол, тоже подпер голову.

— Много сплелось. Сперва слегка выбил из колеи уход телохранителя Вовы. Вроде мелочь, частность. Ты же знаешь, мне охранник не нужен, я с ЧОПом для понтов договор заключил. Но этот великовозрастный Вова... Привык я к нему, он мозги помогал полировать, как бы талисманом стал, с ним всегда удача. Да и с квартирой — все помнишь. Но хуже всего — стало туговато с заказами на станки, не понимаю, что в экономике происходит. У власти походка неровная, шумят о прорыве, на балалайках едут, а в народе не прорыв, а апатия, вспомни Рождество в Поворотихе. Стараюсь отделить важное от шумного, и не получается. Обдумать все надо в уединении, но сейчас я от тебя — ни на шаг. Вот и маюсь.