Анатолий Салуцкий - Немой набат. Книга вторая

А учесть общую картину жизни некому.

И это внутренняя политика?

Становилось грустно, а иногда и тошно. Душа пела только в Поворотихе, куда он мотался каждые выходные. Мечтал хотя бы о недельном отдыхе, но, как назло, в рабочие дни обстоятельства требовали присутствия в городе. Не из-за беспросветной занятости — в летние месяцы карта легла так, что важные встречи часто переносили и возникал дурацкий, нервирующий простой: бывало, что и дел нет, и отлучиться нельзя. А другие дни, наоборот, становились перегруженными. Нерадостные размышления о паводках и пожарах, их причинах и несуразностях телевизионного бытия, о худых знамениях накатывали именно из-за рваного ритма жизни, в горячке дел не до философствований.

Желая поделиться с кем-то своими сомнениями, однажды звякнул Добычину. По инфе Синицына, с которым Власыч перезванивался часто, Сева на несколько дней улетел в Москву, готовясь к отпускному вояжу на какой-то заморский курорт.

В Думе каникулы, досужего времени у Добычина — с лихвой, и они сговорились пообедать в «Черепахе».

Само собой, сперва Сева отчитался о губернаторских выборах на Южном Урале. Патриот «Единой России», он искренне переживал из-за падения авторитета партии. Хотел выступить в поддержку нынешнего губернатора, однако политтехнологи, тучей поналетевшие из Москвы, сочли это нецелесообразным: зачем лишний раз торчать едросовским ушам главного кандидата?

— Ухищренная публика, о-ох какая ухищренная! — раздосадованно мотал головой Добычин. — Мелкий заказной взгляд. Известно, есть люди способные, есть люди очень способные, а есть такие, кто способен на все. И удручает, что этот московский десант готов на любые подлости. В Думе я как был, так и остался провинциалом, смотрю на жизнь глазами глубинки и вижу, что эту порожденную временем столичную заразу они по всей стране разносят. На местах она может эпидемией полыхнуть. Хлебных должностей у нас меньше, чиновьё в них мертвой хваткой вцепилось.

— Все складно, кроме одного. Не понял насчет порождения временем.

— А чего тут не понять? Отношения Кремля и народа изменились, сам знаешь. Я-то в «Единой России» это кожей чувствую. Власть теперь в обороне, ее историческое время истекает. Как лидерство не упустить? Видимо, окружение и решило: все способы хороши. Ведь что получается, Власыч? Если ЕР с треском провалится — а так оно, увы, вскорости или с малой оттяжкой и будет, — Путину придется менять кремлевских насельников. Вот они и пустились во все тяжкие. На мой-то взгляд, это классическая роковая ошибка. Сейчас бы думать о стратегии личного спасения, как без ущерба для себя, без политических взрывов, демократически уступить место другим силам. А они бросились жать, умножая свои грехи. Да ладно, чего эту тему мучить? Все яснее ясного.

Однако Донцова этот расклад не устроил.

— Если, как ты говоришь, полыхнет эпидемия, походя от заразы не избавишься. На Руси заболевают легко, да излечиваются трудно: через шок, вроде разоблачения культа личности Сталина. А если пустить на самотек... Сбритую Петром I бороду два века в правах, обычаях и в моде восстанавливали.

— То-то и оно! — охотно поддакнул Добычин. — Верхушку ЕР превратили в сборище чинуш. В точности повторяют трагедию КПСС, когда партийность сделали условием успешной карьеры. Сами себя ставят в коленно-локтевую позицию: при смене партии власти — демократия! — слишком широкий начальственный круг менять придется. Но ежели едроссы под своим флагом ни одного кандидата в Мосгордуму не выставили — считай, смена на носу. На сей раз обман, может, и пройдет, да боком выйдет. Без персональных претензий потом не обойтись. Время на глазах вырождается в безвременье, таким и останется дух этой эпохи. Путинской.

— Позднепутинской...

Впоследствии, прокручивая в голове тот долгий разговор, Власыч не мог вспомнить, какие блюда они заказали, чем закусывали жалкие, вдобавок недопитые сто грамм на двоих, — просто позабыли о них. Он был поглощен беседой абсолютно, до потери вкусовых ощущений. Добычин, только что вернувшийся с Южного Урала, всплывший из глубин провинциальной российской жизни, словно сбросил с себя обязывающую к осмотрительности суждений тогу депутатства, резал напрямую.

— Власыч, у меня все в башке перемешалось. С одной стороны, понимаю, — нет, твердо знаю! — что без перемен вместо прорыва нас ждет шестилетие скудных дел. А с другой стороны, не могу — и не хочу! — соглашаться с примитивной провокацией, которая обрела хождение стараниями несистемных оппов и аукается ёрничеством: «Если в кране нет воды, виноват Путин». Я по рождению южноуральский, связи доверительные на малой родине сохранил в разных слоях, мне правду-матку режут. И вижу, что люди держатся за Путина, только на него надежда. Но и вал нареканий растет... — Вдруг вскинулся: — Ты слышал такое слово — «котерия»?

— Не приходилось...

— Котерия — это группа лидеров с особыми, тайными интересами, как бы гражданская хунта. На процессе в Конституционном суде по делу КПСС котерией назвали группу Горбачева — Яковлева, которая провозглашала высокие цели, но исподтишка готовила развал партии и Союза. У меня такое чувство, что вокруг президента начинает набухать подобие котерии, причем с неформальным лидером, а Путин этого не замечает. — Худой, тонкошеий Добычин неопределенно тряхнул головой, отчего льняные волосы растрепались, длинными прядями прикрыли уши, прическа уподобилась женской. — Вместо народа подсовывают Путину «активное меньшинство», убаюкивают его оптимизмом, внедряют в сознание людей, а прежде всего в его собственное сознание мысль о том, что лидер никогда не совершает ошибок. В Кремле, в аппарате лакокрасочный цех открыли, на телевидении бесконечная современная версия «Кубанских казаков». Обрати внимание, у нас же нет институтов порицания — сплошь восхваления. Цифровизация стала новым платьем короля. Без великой идеи, без образа будущего, убеждают, будто изобретенные чиновниками нацпроекты гарантируют счастливое завтра. Сами-то эти спецоптимисты живут текущей минутой... Возможно, начинают сказываться объективные возрастные деформации политиков, они ведь не со здоровьем, не со спортивной формой связаны... Трудно, очень трудно, Власыч, разобраться в нынешней византийщине. Но и не думать об этом нельзя, на кону главная ставка — какой будет послепутинская Россия.

Донцов был удивлен. Те же проблемы волновали Синягина, когда он пустился в политические рассуждения после допроса по части Поворотихи. Выходит, борьба за послепутинскую Россию уже началась, во всяком случае подспудная, в сознании верхних слоев. А люди с большими капиталами, вроде Ивана Максимовича, вне политики лишь формально. И еще это платье цифровизации... А если она не даст желаемых результатов, как было когда-то при повальном увлечении АСУ — автоматическими системами управления?