Мил Миллингтон - Моя подруга всегда против

– Сад можно замостить плиткой, – предложил я.

– Нет, нельзя, – вспыхнула Урсула. – Посмотри, какие там клумбы и грядки. А газон какой? Абсолютно правильной формы. Представь, как хорошо сидеть на нем летом.

– Ну, – печально ответил я, – я скорее предпочел бы провести лето, сидя у окна в эркере.

Я полагал, что всякой роскоши с нас уже достаточно, но Урсула заметила в потолке люк, выдающий наличие чердака. Мистер Бердсли раздобыл стремянку, и Урсула, схватив фонарик, белкой устремилась наверх. Охи и ахи гулко зазвучали в пустом пространстве, потом она вернулась, сунула мне в руки фонарик и подтолкнула, чтобы я сам посмотрел. В люк пролезала только голова и одно плечо, поэтому осматриваться было неудобно, но и этого, к моему удовлетворению, хватило, чтобы увидеть потрясающе грязное логово без половиц, в которое сквозь щели между черепицами проникали лучи света. В лучах плясали стаи моли.

– Правда, огромный? – раздался голос Урсулы у моих ног.

– Гм…

– Как тебе?

– Как-то не по себе.

– Чердак можно переоборудовать в дополнительное жилое помещение. Фантастика.

– Да, купить и установить здесь дополнительные кухонный и ванный гарнитуры.

Урсула залилась счастливым смехом, я мрачно улыбнулся в полутьме.

– Нет, кухонного гарнитура хватит одного, – ответила она, и я перестал улыбаться.

Слезая со стремянки, я удивлялся, как всего за одну минуту чердак сумел забить все мои поры чудовищно въедливой грязью. Непринужденно болтая с мистером Бердсли, Урсула установила, что водопровод в доме старинный, его не меняли с доисторических времен, а двери, как и положено антиквариату, толком не закрывались. По пути к выходу Урсула обласкала пальцами все перила и стены, я же указал мистеру Бердсли на некоторые серьезные сомнения, тучей нависавшие над домом. Он с необычайной вежливостью пропустил мои слова мимо ушей. Наконец мы подошли к входной двери. Настало время прощаться.

– Нам предстоит хорошенько подумать. Запрошенная вами цена, ввиду объема предстоящего ремонта, несколько великовата, – обозначил я переговорные позиции.

– Когда можно будет переехать? – наметила свои собственные позиции Урсула.

– Как видите, из дома все вывезено, – ответил мистер Бердсли, обращаясь к Урсуле. – Мой отец уже в доме престарелых, задержки могут быть связаны только с формальностями. Как только мы их уладим, въезжайте хоть в тот же день.

Урсула подпрыгнула от радости. Клянусь, сам видел.

– Я сказал, что мы еще подумаем, – строго возразил я и поволок Урсулу к машине.

Я уже завел двигатель, а Урсула все еще стояла на тротуаре и с нежностью глядела на дом. Пришлось заглушить мотор и ждать. Когда, наконец, открылась дверца со стороны пассажирского сиденья и Урсула уселась рядом, я уже дошел до стадии чтения инструкций на обратной стороне парковочных карточек. Глаза подруги были широко открыты и сверкали.

– Мне понравился этот дом.

– Неужели? А я, дурак, не заметил.

– Пэл, он должен быть нашим, просто должен – и все.

– Каждая комната требует какого-нибудь ремонта, а крыша – как решето. Мы не дом купим, а одни стены.

– Но…

– Если ты сейчас опять заговоришь про «свет», то лучше даже не начинай. С меня хватит.

– У него особая атмосфера.

– Особая атмосфера бывает у старых кладбищ. Меня бы устроила электропроводка, которой не страшно пользоваться. Хозяин явно просит на десять тысяч фунтов больше реальной стоимости. И много ли он сбросит, после того как ты чуть ли не облизала замочные скважины?

– Не упусти этот дом, Пэл. Предупреждаю, если мы его упустим, ты никогда больше не будешь заниматься сексом.

– Железная логика – или ты покупаешь некое здание, или у тебя со мной больше не будет секса.

– Чем ты слушаешь? Я не говорила «со мной». Если мы упустим этот дом, я сделаю так, что даже в туалете с тобой постоянно будет один из детей.

Урсула смотрела не мигая.

– В банк поедем в субботу. – Я завел мотор.

– Что-о-о-о ты сделал? – Урсула смотрела на меня с другого конца комнаты из кресла. Интонация напоминала американские горки: фраза медленно въехала наверх, до последнего «о», ненадолго задержалась на «ты» и с жутким свистом на первом звуке последнего слова – с-с-с – ринулась вниз, в бездну, от которой холодело внутри.

– Наш дом… – пропищал я фальцетом, потом откашлялся и попробовал еще раз: – Наш дом не выставлен на продажу. Я тебе говорил… У нас был такой разговор.

– Нет, не было.

– Был, был. Я говорил, что наш дом, возможно, лучше сдать в аренду.

– Ага, слово «возможно» я запомнила. Потому что, когда ты сказал «возможно», я скорчила вот эту рожу. – Урсула скорчила рожу. Брр, какая это была рожа! – Мне и в голову не приходило, что ты не удосужишься хотя бы дать объявление о продаже. А если бы пришло, я сделала бы тебя инвалидом, ты меня знаешь.

– Урсула…

– А я ведь тебя спрашивала, не интересовался ли кто-нибудь домом?

– Я думал, ты спрашивала о потенциальных жильцах.

– Думал? Ты? – Голос Урсулы стал угрожающе бесстрастным. – Неужели?

– Слушай, это просто недоразумение. Проехали.

– Мудозвон несчастный. У тебя разум как у шестилетнего ребенка. Ребенка обезьяны. На тебя ни в чем нельзя положиться. Ты – ребенок обезьяны. Повтори!

– Урсула…

– Повтори: я – ребенок обезьяны. Ну же!

– Гм, не могли бы вы обсудить этот вопрос попозже? Будем считать, что ипотечный кредит составляет сто процентов стоимости дома, – прервала наш диалог консультант банка. Взгляд на часы: – У меня еще одна встреча через пятнадцать минут.

– Извините, – сказала Урсула. – Прошу прощения за потерю времени, вызванную тем, что мой бойфренд – несовершеннолетний примат.

– Ты просто меня не так поняла. – Мои брови молили консультанта о помощи.

– Ребенок обезьяны!

– Мисс Кретенегер, мистер Далтон, обратите внимание на наши весьма выгодные ссудные проценты. – Консультант нажала несколько клавиш на клавиатуре. – Я распечатаю вам образец расчета месячных выплат исходя из стоимости интересующего вас дома. Мы предлагаем несколько разных вариантов – выберите тот, который вас больше устроит.

Распечатка содержала стандартные варианты выплаты ссуды – бесконечные колонки цифр, разнообразные схемы начисления процентов, поправки на налоги и прочая дребедень. В цифрах ни черта невозможно было разобрать (я кивал, оттопырив губу, приговаривая «понятно»), но разбираться не было нужды, так как почти каждый абзац заканчивался звездочкой-сноской, в переводе на язык нормальных людей говорившей примерно следующее: «Данное положение может быть в любую секунду заменено на прямо противоположное. Наша компания не несет ответственности за доверчивых до глупости людей, которые с порога не отмели все вышесказанное как чушь собачью». Значение имели только две колонки. В первой – примерная сумма месячного взноса, при виде которой человек невольно смотрел на свои туфли, прикидывая, выдержат ли они еще двадцать пять лет носки. Вторая намекала, что заплатить придется столько, что хватило бы выкупить не только дом, но и сам банк. На выбор предлагалось несколько схем, составленных то ли обезумевшим, потерявшим всякий стыд ростовщиком, то ли подсевшим на кокаин гангстером-душегубом.