Екатерина Шпиллер - Маленький памятник Эпохе прозы

- Несчастная любовь? Если бы. Любовь-катастрофа, любовь, калечащая и убивающая! Я не любила, а сошла с ума, потеряла не только голову, но всю себя.

- Разве это так плохо?

- Бельчик, а разве не важно, кто объект? Разве не важно, что я рисковала сгинуть, погибнуть? Или ты слишком ещё молода, чтобы знать, в каких подонков и негодяев влюбляются по уши и что из этого выходит?

- Он был негодяй?

- Хуже, - Вера вздохнула. - Он был преступник.

- Ой!

- Вот именно. Мне было двадцать, я влюбилась по уши в красавчика в самых модных в то время джинсах и с золотой цепочкой на сильной шее. Идиотка... западное кино сыграло роковую роль, - она горько усмехнулась. - Но он так выделялся на фоне задрипанных мальчишек в моём дурацком институте! Я вообще не понимала, что он там делает, да ещё на режиссёрском факультете? Только потом узнала, что для него Институт Культуры был отличным прикрытием. Ему в доступе всегда нужны были Химки, где была база, нора...

- База чего?

- Ты слушай. Он был наркодилером. В то время ещё большая экзотика, я вообще, наивная душа, про такое понятия не имела. Но у него всегда были деньги. Говорил, что его папа академик, что живут они на Садовом кольце. Ты представить себе не можешь, как я влюбилась - до потери мозгов! Стала абсолютной дурой, невменяемой! Притащила его домой, познакомила с мамой. Божечки, какой она подняла крик, как только он ушёл. "Идиотка! Ты что не видишь морду жулика! Хорошо, если жулика, а не что похуже! Чтоб ноги его не было! Чтоб ты забыла, как его зовут!"

- Алла Андреевна? Вот прям так? - поразилась я.

- Ха, она и сейчас бравый солдат, а тогда - ты представить себе не можешь, какая была авторитарная! Штука в том, что она оказалась права на тысячу процентов. Но я-то была не в себе, без мозгов! Поэтому ночью - заметь! - по-тихому собрала вещички и оставила записку, я, мол, поселюсь в общаге института и чтобы мама меня не искала и ноги её там не было. Степень дурости осознаёшь?

- Ну... просто влюблённая по уши девчонка, что уж сразу дурость-то?

- Общага! Для москвички! Где такое видано? Я вообще не соображала ничего. В общем, отвёз меня мой драгоценный в какую -то конуру недалеко от института, в Химках - однушку с минимальным количеством мебели, обшарпанную и довольно убогую, грязную. Это была его "точка". Версия для меня: "Я снимаю эту хату, чтобы не ездить из центра Москвы каждый день". И стала я там жить - хозяйкой, любовницей. Слепо-глухо-немой капитан дальнего плавания - это я. Два с лишним года прожила, Бел! И не врубилась! Только лишь догадалась, мол, что-то не так, какие-то странные дела: приходят люди, всё время разные, стучат, а не звонят в дверь, да ещё и стуком причудливым.

- А он сам наркоман?

- Нет, что ты! Даже не курил никогда! Такой чистенький, здоровенький, лощёный... убийца. Вернее, распространитель смерти. Замуж не звал, к родителям-"академикам" не возил. А я и не просила! Просто молилась на своего бога, готовила ему, стирала, обожала, служила. Нет, мне не на что пожаловаться: он меня тоже любил, всегда был нежен, дарил дорогие шмотки и иногда даже украшения, цену которым я не знала, не понимала. Вот только однажды... - Вера даже вздрогнула слегка.

- Что? - я слушала, затаив дыхание.

- В самом начале, в первый же день в той квартире он крепко обнял меня за шею, но сжал чуть сильнее обычного. И говорит: "Если твоя мать узнает, где ты, если придёт сюда, я её убью, клянусь! Задушу. Поняла?"

- Господи... и даже тогда ты не опомнилась?

- Нет! Я всё поняла не так, неправильно! Решила, что это страсть-любовь у него такая сильная, что он готов убить даже мою мать, если она против нас. Жутко испугалась, но смирилась. Помню, позвонила маме из автомата и поклялась, что у меня всё в порядке, чтобы она даже не думала меня искать. А если припрётся в институт, то я его тут же брошу. Мама кричала по телефону, рыдала, но ничего поделать не могла. Тогда она просто взяла с меня честное слово, что я буду три раза в неделю звонить и отчитываться - жива-здорова, ей этого довольно. На том и порешили.

- И ты два с половиной года жила с этим... уголовником?

- Ага! И, представляешь, была даже счастлива. Но потом вдруг что-то ужасное начало происходить. Однажды он пришёл жестоко избитый. Я хотела вызвать милицию, он запретил, я настаивала, так он мне дал сильную пощёчину. Он изменился... Стал дёрганым, злым, агрессивным. Ну, и в скором времени посреди ночи к нам ввалились милиционеры, и произошёл, как у них говорят, жёсткий захват. Его и меня на пол, руки за голову - вот это всё...

- Какой ужас... - меня даже затрясло.

- Его в наручники, увели... Меня, помню, начали грубо толкать в плечо, что-то орать в ухо, я от страха онемела, у меня дико закружилась голова. Потом я почувствовала тошноту и под крики ментов "...б твою мать!" меня буквально вывернуло наизнанку. И я отключилась, - Вера перевела дух и на минутку замолчала.

- Фух! Ничего себе... - пробормотала я, вытирая ладонью выступивший на лбу пот.

- Ну вот... очнулась в больнице, дальше, как в плохом кино... Оказалось, что я беременна. В больнице меня нашла мама и заняла круговую оборону от милиции. Менты рвались меня допрашивать и вообще всячески привлекать, но надо знать мою маму... - улыбнулась Вера. - В общем, для меня эта история тогда закончилась. Надо ли говорить, что у моего драгоценного не было никаких пап-академиков и жилья на Садовом кольце? Обыкновенный уголовник. Только очень красивый, - Вера грустно улыбнулась. - А я - молодая клиническая идиотка.

- Его посадили?

- Разумеется. И потом я узнала, что в лагере он погиб.

- И про сына он так и не узнал?

Вера отрицательно покачала головой.

- Как мама это всё выдержала - не представляю. Но я с тех пор... В общем, никто мне с тех пор не нужен, кроме мамы и Виталика. Возможно, я навсегда получила сильнейшую прививку от любви.

Что ж, если б Мишка оказался наркодельцом, то была бы, наверное, совершенно другая история. Но мой Мишка был... просто Мишкой! Единственной моей настоящей любовью, между прочим. Кто-то называет это счастьем? Любовь - счастье, ха. Нет, в моём мозгу такая цепочка не закрепилась. Любовь - это боль.

Больше я так никогда не любила, не кидалась ни в какой омут. И, видимо, уже не светит. То ли Мишка оказался тем единственным, кто подходил мне по всем параметрам, и лишь с ним я могла быть счастлива, то ли болезненный опыт отвратил от падений в варево страстей, когда без мозгов и не рассуждая. Впредь и до сегодняшнего дня эта сторона жизни всегда под жёстким контролем, и я научилась мудрости Дианы из "Собаки на сене":

"Пока хотела, я любила. А захочу, и разлюблю".

"Кому дана такая сила, тот небывалый человек", - ответили Диане и спели ей песню для убедительности:

"О, если б можно, если б можно было,

Чтоб самовольно сердце разлюбило!