Джерри Спинелли - С любовью, Старгерл

«ЭЛЬВИНА КЛЕКО —

НОВЫЙ ЧЕМПИОН

В СУПЕРТЯЖЕЛОМ ВЕСЕ».

Со спинки кровати свисали черные нунчаки. Никаких оборочек, рюшей и прочих нежностей, ничего девичьего. Ничего розового. Только… полка над изголовьем кровати забита куклами в ряд. Похоже, они высажены по возрасту – от самой юной на одном конце до самой взрослой на другом, от младенца до гламурной модели. Среди них было несколько Барби. Я сосчитала кукол – всего их оказалось одиннадцать. Видно, по одной на день рождения.

Я все глядела на этих кукол, пытаясь хоть как-то совместить их образ с образом девочки, которую, как мне казалось, уже начинала узнавать. Я безо всякого удивления встретила бы здесь Терминаторов, или Джи-Ай-Джо [27] G.I.Joe – американская серия игрушечных солдатиков разных родов войск. , или Халков. Но…

Я обернулась к Эльвине.

– Барби ?

– А что, что-то не так? – огрызнулась она и тем самым закрыла тему.

Девочка достала из кармана свой полуторасантиметровый розовый ноготок, приставила его к тому, что осталось на мизинце, и пискнула: « Починить нельзя?»

– Посмотрим, – отозвалась я, – что-нибудь придумаем.

Она поглядела еще немного. Ее лицо посуровело. Эльвина швырнула «огрызок» на пол и растоптала:

– Да черт с ним. Мне плевать. – Она вынула из кармана еще один предмет, а именно перочинный ножик. Раскрыла его и начала скрести по поверхности ногтя. Блестящая «стружка» полетела во все стороны.

– Эй! – Я перехватила ее запястье и отняла нож. – Перестань.

– Мне плевать, – повторила Эльвина.

Она сняла с кроватной спинки нунчаки и щелкнула ими друг о друга. Затем уперла ноги в пол на манер каратиста и принялась размахивать своим снарядом в воздухе с криками: «Их-ха! Их-ха!» Тут как раз вернулся Томас, но, завидев бешено вертящиеся нунчаки, ретировался в коридор и буквально скатился вниз по лестнице. Я не могла не заподозрить, что ему не единожды приходилось служить объектом нунчаковой атаки.

Наблюдая за тем, как Эльвина вертится, делает выпады, клацает своим оружием, вопит: «Их-ха!» – как подскакивает на ее шее ухмыляющийся Винни-Пух, я вдруг почувствовала острый прилив жалости к ней. Наверное, мне в этот момент припомнились ужасные времена в старшей школе Майки, когда я танцевала и танцевала совсем одна.

Наконец девочка закончила «упражнение», в последний раз раскрутила нунчаки над головой, словно болу [28] Метательное приспособление для ловли скота. , и швырнула их в сторону дальней кроватной ножки. Попала. Они рывком обернулись вокруг столбика, замерли и повисли на нем.

– Здо́рово, – оценила я. – Ты ими пользуешься в жизни?

– Нет, – она явно солгала.

И притихла.

Потом пнула ногой клюшку. Та со звоном отлетела к стене. А Эльвина осталась стоять посреди комнаты, глядя на нее, – такая потерянная, словно забытая где-то на полпути между прошлым и будущим. Мне захотелось прижать ее к себе. Захотелось сказать: « Потерпи. Ты просто застряла сейчас на полпути от одной Эльвины к другой. Другая ждет тебя чуть впереди по календарю ». Но я сказала другое:

– Слушай… Рядом с грудами камней у старого цементного завода я часто вижу одного человека. На нем всегда зеленая вязаная шапка. И он всегда говорит одно и то же…

– «Ты не меня ищешь»?

– Именно.

– Это Полоумный Арнольд.

– Арнольд?

– Угу.

– Ты его знаешь?

– Его все знают. Чокнутый. – Она коротко хихикнула.

Я никогда еще не слышала от нее чего-либо хоть отдаленно похожего на смех.

– Ты чего?

Она пожала плечами, и улыбка слетела с ее лица так же быстро, как появилась.

– Ничего. За ним вечно ходит по пятам малышня, а он даже не догадывается. Если его «осалить» и крикнуть: «Попался!» – он резко оборачивается, а они с визгами убегают. Ну, понятно – малышня. – Тут Эльвина резко развернулась и вышла из комнаты. – Ладно, потопала я с этой помойки.

Я последовала за ней, но по дороге бросила взгляд на внутреннюю сторону двери. К ней была приклеена фотография. Цветная карточка из школьного альбома, размером 7,5 на 12 сантиметров. На ней был мальчик. Блондин. Где я его видела? И вдруг меня осенило: на Кизиловом фестивале! Тот самый мальчик, которого она так отчаянно дубасила. «Боже ты мой, – подумалось мне, – неужели “тумаки любви”? Милые бранятся…»

Мне тут же захотелось допросить ее «с пристрастием»! Но пришлось, конечно, прикусить язык (ты знаешь, как это для меня нелегко). Я закончила дела в саду. Когда домой вернулась миссис Клеко, я изложила ей исправленную, подчищенную версию Великой Ногтевой Катастрофы и повела Эльвину в маникюрный салон «У Лин» в центре города. Там ей соорудили новенький сверкающий шедевр на мизинце.

И только добравшись домой и повалившись на диван, я дала себе волю насмеяться над тем, как маленький Томас демонстрировал попу старшей сестрице.

Арнольд .

Я все думаю о нем. Представляю, каким он был в детстве. Точнее – совсем маленьким. Крошкой Арнольдом. И перед моим внутренним взглядом встает пухлый мальчуган в вязаной шапочке мшисто-зеленого цвета с помпоном. Лето. Время – сразу после ужина. Он играет с соседскими детьми возле каменных груд у цементного завода. В прятки. И почти каждый раз Крошку Арнольда находят первым. И теперь он всерьез настроился на то, чтобы не допустить этого. Пока водящий, закрыв глаза, громко считает до ста, Крошка Арнольд устремляется прочь. На сей раз он держится подальше от обычных мест: груды камней или огромного колеса цементовоза. Он бежит все дальше и дальше. Вперед, по железнодорожным путям, потом по мосту через канал, вдоль кромки реки – и голос водящего вообще перестает до него доноситься.

А Арнольд все бежит – по берегу, к дороге, вдоль по дороге – но нет, так нельзя, его видно со всех сторон, его увидят, поймают – «тук-туки за Арнольда!» – так что он пересекает фермерское поле и бросается в спасительную тень деревьев. Бежит, бежит, вверх и вниз по холмам и ухабам, шаги выбивают четкий ритм: « не пой-ма-ешь, не пой-ма-ешь ». И где-то уже на самом краю света он находит великолепные места, чтобы спрятаться: может, «туннель» куда-то в невидимую еще отсюда гущу зарослей ежевики? А может, закуток между двумя штабелями неиспользованных шпал? Не важно. Арнольд протискивается туда, устраивается поудобнее и наконец начинает за собственным тяжелым дыханием слышать тишину вокруг. Он ждет. И тем временем размышляет – а что тут еще делать?

Постепенно его круглое лицо озаряется улыбкой. Вероятно, он даже не сдерживается и хихикает, представляя, как они там его ищут, ищут, растерянно смотрят друг на друга, вопрошают: «Где Арнольд?» а потом – вот это самое приятное! – «Только Арнольд остался!» Нет, еще приятнее: «Арнольд выиграл!» – и Арнольд ждет, и думает, и улыбается, и иногда ему уже кажется, что слышны отдаленные призывы: «Арнольд! Арнольд!..» и иногда ему кажется, что они уже здесь , у края зарослей ежевики, и тогда он даже вздрагивает и пригибается, поскольку чувствует, будто чья-то рука ложится ему на плечо и вот-вот схватит его, как всегда случается, когда кричат: «Туки-туки за Арнольда!» Но ничего не происходит… никто не появляется… Только жужжат летние насекомые, и свисток локомотива где-то в отдалении выдыхает: «Ар-нол-л-льд…» И когда это успело стемнеть? Он закрывает глаза руками. И сам себя не может найти.