Джерри Спинелли - С любовью, Старгерл

« Пожалуйста, подождите !» – звала я. А он все шел, и чем дальше уходил, тем громче я кричала: « Постойте !» Наконец он добрался до канала и прыгнул в него. Я побежала туда и застыла на краю, вглядываясь в темные воды. Под поверхностью виднелась движущаяся тень, и я понимала, что это уже не Арнольд, а кто-то другой или что-то другое, и хотела нырнуть туда же, но боялась, поскольку знала: если сделаю это, то потону и сама превращусь в движущуюся тень.

В этот момент и зазвонил будильник. Я проснулась напряженная, скованная, в поту, одновременно ощущая и не ощущая облегчение, поскольку догадалась, что той движущейся тенью был Перри, а Перри, в свою очередь, был Ундиной, и Ундина была Перри… И чтобы продлить послевкусие от сна, и страшного, и восхитительного одновременно, я принялась растягивать время, как жевательную резинку, и растянула до самого рассвета, когда солнечный лучик в уголке окна показал мне, что идти встречать рассвет уже поздно.

Сегодня во сне никаких вод я не видела, зато увидела их наяву, они падали с неба: наконец-то дождь! Он унес «облако» жары. Травы аплодировали ему стоя. Цветы, ликуя, танцевали.

Мы поедали кусочки «Райс Криспиз» [29] Rice Krispies – сухие завтраки, хрустящий воздушный рис с витаминными добавками. на кухне у Бетти Лу. Корица слизывала пастилу со своего лакомства. Вдруг Пуся протянула руку вперед и воскликнула: «Ночь!» Мы обернулись к окну. Небо стало почти черным. Послышались отдаленные раскаты грома. Кухня вдруг озарилась белой вспышкой молнии (у меня мелькнула дурацкая мысль: « Может, это Бог щелкнул нас на фотик ?»). Удар грома оглушил нас. Корица буквально взлетела ко мне на колени. Пуся метнулась к задней двери – я едва поймала ее прежде, чем она выкатилась наружу.

Разгул стихии продолжался всего 20 минут, но дождь продолжил моросить и после. Мы с Пусей скинули обувь и отправились плясать на задний двор. Хотели и Корицу вовлечь в это занятие, но она не большая поклонница сырости, поэтому забралась под лист гортензии и наблюдала за нами оттуда. А Бетти Лу – из-за сетчатой двери. Пуся и я держали друг друга за руки и вертелись, вертелись так, что голова кружилась. Так мы добрались до дальнего уголка двора, и там вдруг Бетти Лу прокричала:

– Осторожно! Не сбейте лунный цереус!

Я остановилась и огляделась. Ближайшее ко мне растение помещалось в большом глиняном горшке черного цвета – на вид это была сероватая толстая колючая лиана, обвивавшая палку от метлы. Мне где-то по плечо. Я припомнила, что раньше я ее видела в доме, у окна в гостиной.

– Этот? – спрашиваю.

– Да. Моя гордость и мое счастье. Не повредите его!

Когда мы вернулись в дом, она заставила нас снять промокшую одежду и облачиться в халаты. У такого человека, как Бетти Лу, который все время проводит дома, естественно, масса халатов в шкафу. Пуся в своем выглядела так, словно ее целиком (кроме головы) заглотил какой-то синий пушистый хищник.

Хозяйка взахлеб рассказывала о том растении в горшке.

– Цветет он только ночью. Одной-единственной ночью в году. Пропустишь – и всё. Жди следующего года. Принадлежит к семейству кактусовых и изначально произрастал только в пустынях. Тут, в Пенсильвании, его не было. Цереус скучает по теплу, так что на зиму я беру его в дом. Сосед, мистер Левенталь, вносит и выносит его по моей просьбе.

Она с тоской посмотрела в окно.

– Мой лунный цереус, – вздохнула Бетти Лу. – У него чудесный запах. Ванильный такой. Опьяняющий. Приходится за что-нибудь держаться, а то можно в обморок упасть от аромата.

– Как это, что это значит? – не поняла Пуся.

– Это значит солнышко, что пахнет очень-очень хорошо, – ответила Бетти Лу и перевела на меня грустный взгляд. – Когда-то он был отрадой всей моей жизни. Теперь эта отрада – горькая.

Я догадалась, но все равно спросила:

– Почему?

Раздался новый вздох.

– Раньше я всегда понимала, когда он зацветет. Каждый день внимательно наблюдала за бутоном. – Она усмехнулась. – Хлопотала над ним, как мамаша над младенцем. И когда подходило время – « да, сегодня ночью !» – я звала соседей, мы все собирались на заднем дворе на закате, пили шампанское, ждали и следили за тем, как распускаются лепестки и воздух наполняется благоуханием. Просто стояли тихо-тихо, словно в церкви, и вдыхали его, стараясь навсегда запечатлеть в памяти это мимолетное зрелище. Иногда мы даже могли расслышать, как вокруг порхают мотыльки.

– Мотыльки? – переспросила я.

– О да. Очень много мотыльков. Они опыляют лунный цереус. Полагаю, мотыльки так же без ума от его аромата, как мы, люди. Или их привлекает белизна лепестков?

– Только одну ночь… – задумчиво произнесла я.

Бетти Лу кивнула:

– Только одну ночь. Лепестки поникают задолго до рассвета. Цветки гибнут…

Какое-то время мы молчали. Тишину нарушал только цокот – тыц-тыц – Корицыных коготков: Пуся держала ее за крошечные «ручки» и терпеливо обучала искусству танца.

– Забавно, – сказала в конце концов Бетти Лу. – Цереусу непременно нужно солнце, поэтому я и держу его на дальнем конце двора. А цветение он при этом дарит луне. Солнце не видит плода своих трудов.

– Берет от дня, отдает ночи, – эхом отозвалась я.

Она потрепала меня за руку:

– Отлично сказано. Тебе книги писать надо.

Она отошла к сетчатой двери. Дождь уже прекратился.

– Солнышко старается пробиться. – Она глубоко вдохнула и выдохнула. – Уф-ф… я все-таки не настолько безумна, чтобы отказываться от глотка свежего воздуха. Иди сюда, Старгерл.

Я подошла.

– Погляди на этот двор. Он такой скучный, тусклый, серый… Когда-то была такая реклама гамбургеров, там старушка говорила: «Где же тут мясо?» А я говорю: «Где же тут цветы?» – Она как-то жалко, по-сиротски покачала головой. – Ах, девочки, – обратилась она к нам троим, включая Корицу, – если б только вы видели мой сад до того, как я затворилась в четырех стенах. Просто выставка, а не сад, если мне позволено будет похвалиться. Я часто замечала, как прохожие останавливаются у заднего забора и любуются им. Но что может сад, – она отвернулась и закрыла дверь, – без садовника?

Сегодня впереди себя, на тротуаре я вдруг заметила Арнольда. За ним, крадучись, следовали два маленьких мальчика. Один протянул руку, потянул его за подол бушлата, оба радостно завопили: «Попался!» – и убежали. У меня возникло чувство, будто я наблюдаю за представлением на сцене. Будто, если возвращаться сюда постоянно, день за днем в это время, можно увидеть то же самое. Мальчики бежали как раз на меня, и от испуга у них округлились глаза – во мне они признали взрослого, который сейчас их станет отчитывать. Не сговариваясь, они синхронно перебежали на другую сторону улицы, смеясь и тыча друг в друга пальцами: « Ты видел?!.. Ты видел?! »