Роман Шмараков - Автопортрет с устрицей в кармане [litres]

Вот так обстоит дело, прибавил г-н де Корвиль, и сколько бы ни было еще написано картин, прославляющих маршала, все они будут им куплены и отправлены в его замок, где у него составился уже целый сераль из пленниц этого рода. Г-н де Виллар любит находить себя в раме, и даже на картине, изображающей фавнов с флейтами, он укажет, с какой стороны в свое время обошел этот лесок, где форсировал речку и как послал Жеводанский полк занять вон те дорические развалины. Впрочем, сказал г-н де Корвиль, г-н маршал мог бы показывать поле, открытое его подвигам, не только на батальных полотнах г-на Ларжильера, но и на тех его прекрасных картинах, где изображаются дичь, виноград и устрицы, и если г-н маршал этого не делает, то по причинам, которые ускользают от понимания г-на де Корвиля.

Г-н Клотар заметил, что у дарований г-на Ларжильера много поклонников: например, его слуга Жозеф не видит ничего дурного в том, чтобы, служа одному художнику, хвалить другого, ибо тут, как говорится, неоспоримые достоинства.

– Он резонер, потому что я ему это позволяю. Он обзывает мою добрую пастушку непристойными прозвищами, говоря, что я продавал ее столько раз, что имя честной девицы ей нейдет. Мне это льстит – нечто подобное, если я не ошибаюсь, говорили про «Елену» Зевксиса. Он рассказывает мне, что г-н Ларжильер пишет такие овощи, что, посмотрев на них, не захочешь настоящих и что однажды он написал такую тарелку черешни, а в придачу еще немного крыжовника в плетеной миске, что за человеком, который их купил, всю дорогу летели осы, набились к нему в карету и отстали лишь тогда, когда он додумался закутать картину шалью, а на прощание укусили его в губу. Когда я слышу это, то разрываюсь между желанием подражать Ларжильеру в его удачливости и осам в их настойчивости, поэтому ничего путного из меня не выходит.

– Меня всегда удивляло, – сказал г-н де Корвиль, – как охотно в суждениях вкуса привлекают мнения тех, кого ни в грош не ставят во всех остальных случаях. Если судить по анекдотам, художники жизнь проводят за рисованием ковров, которые какой-нибудь дурак пытается приподнять, и дыр, в которые тот же дурак пытается что-нибудь засунуть. Кажется, тот же Зевксис написал мальчика с виноградом, и когда на виноград слетелись мухи, а на мальчика никто, расстроился оттого, что виноград у него вышел лучше мальчика. Никто же не спрашивает куропаток, покупать ему дом или нет, и не ждет совета мух, если ему нужно составить план кампании. Неужели художество – самая глупая и никчемная вещь, если к его делам допускают тех, кого в остальных случаях бьют туфлей?

Г-н Клотар согласился с мнением г-на де Корвиля, а когда тот спросил, как г-н Клотар намерен присвоить себе вдохновение г-на Ларжильера, с тем чтобы удовольствовать г-на Провена, г-н Клотар сказал, что надеется на вдохновение. Г-н де Корвиль спросил, есть ли у г-на Клотара некие испытанные способы и места для поисков вдохновения – не то чтобы он думал ими воспользоваться, но ему всегда было интересно, как это происходит. Г-н Клотар сообщил, что ни в коем случае не намерен прикладывать к этому усилий и что вдохновение, насколько он успел с ним познакомиться, сходно с г-ном Провеном в том, что приходит, когда его не ждут. День-другой он ходил по дому в задумчивости, напевая то одно, то другое и позволяя своему слуге Жозефу говорить все, что ему заблагорассудится, а потом поднял палец, лицо его прояснилось, и он поспешил к своей картине. Дописав ее довольно быстро, он послал учтивое приглашение г-ну Провену. Тот явился и поздравил г-на Клотара, а затем тот подвел его к картине и сдернул с нее покрывало. Взору г-на Провена предстали три знакомые девушки, из коих одна, открыв ларец, обитый бархатом, вынимала оттуда портрет маршала де Виллара, в точности такой, как он написан г-ном Ларжильером, только уложенный в ларце на бок. Г-н Провен выглядел замечательно. Он сунул пальцы в рот, сильно прикусив их, выпучил глаза, согнул колени, словно собираясь прыгнуть с места, и вообще разительно напоминал человека, потерявшего рассудок, из чего было видно, что г-ну Клотару удалось добиться тех высоких вдохновений, какие от него требовались. Покамест все это творилось с г-ном Провеном, г-н Клотар, стоя рядом с картиной, как проводник по сомнительным местам, смиренно объяснял, как много дум, усилий и молитв потратил он, чтобы хоть издали поспевать за полетом г-на Ларжильера, как все это оказалось впустую и как он пришел к мысли, что лишь смиренное подражание прославленной работе этого художника позволит ему засвидетельствовать если не свои таланты, то по крайней мере свое почтение.

Первым побуждением г-на Провена, когда он пришел в себя, было отказаться от покупки этого полотна. Он уже собирался сообщить об этом г-ну Клотару в выражениях, не оставляющих сомнений, как вдруг остановился от новой мысли. Г-н Клотар, несомненно, найдет покупателя, причем ценность полотна, несомненно, лишь возрастет от прилагающейся к нему истории о том, как г-н Провен был выставлен на посмешище. Немного рачений и желания, и картина с маршалом сделается предметом для разговоров в каждом доме по меньшей мере на месяц, и было бы разумнее один раз купить ее, чтобы никому не показывать, чем каждый день жалеть, что не сделал этого. Приняв это в рассуждение, г-н Провен с некоторой сухостью сказал г-ну Клотару, что сегодня же пришлет к нему расплатиться и забрать картину. Г-н Клотар проводил его до дверей, кланяясь и заверяя, что всегда будет рад для него работать.

Через несколько дней г-н де Бривуа с г-ном де Корвилем обсуждали эту историю, и г-н де Бривуа, посмеиваясь, сообщил, что это он подал г-ну Клотару мысль. По словам г-на де Бривуа, он пересказал г-ну Клотару один давно прочитанный и случайно вспомненный анекдот. Он тут же передал этот анекдот г-ну де Корвилю, не дожидаясь, когда тот выразит такое желание.

Был в Риме некий художник, усердный и богобоязненный, которому довелось однажды писать фреской историю одного прославленного отшельника. А поскольку отшельник этот вечно носил с собою зеркало, в котором, по его утверждению, он видел последние судьбы мира, художник изобразил его коленопреклоненным с зеркалом в руке, обращенным к небу, а в зеркале отражающееся восстание мертвецов, светильники церквей, трубящие сонмы ангелов, небо, свертывающееся, как молоко, и все, что относится к делу, так что все это видел не один отшельник, но и всякий, кто смотрел на эту картину. Эта затейливая выдумка так полюбилась, что многие художники, последовав за ним, научились изображать разные вещи при помощи зеркала, а сам он, открывший эту штуку, получил столько заказов в разных церквах, что долгое время провел, изображая на разные лады Страшный суд в зеркале и забыв обо всем прочем.