Пэм Дженофф - Пропавшие девушки Парижа [litres]

– Мэм? – окликнула ее одна из радиотелеграфисток, серьезная рыжеволосая девушка по имени Джейн. Элеонора подняла глаза от мешочка с шифрами. – Пришла радиограмма. От Мари.

Элеонора вскочила на ноги и кинулась к столу, за которым работала Джейн. В нижней части страницы она увидела оперативный псевдоним Мари – Ангел. Элеоноре он никогда не нравился, потому как ангел предвещал смерть. Она собиралась дать ей другой псевдоним, но дел было невпроворот, она замоталась, а после уже и времени не осталось.

– У вас есть ключ? – Джейн кивнула, потом вручила Элеоноре листочек с шифром, который должна была использовать Мари для кодировки донесения.

Расшифровывая сообщение, Элеонора подумала, что оно, возможно, искажено, как это нередко случалось с радиограммами других радисток, – из-за плохой погоды, создающей помехи в эфире, или обстоятельств, вынуждающих радисток торопиться. Но эта радиограмма была четкой и ясной: «В гнезде Кардинала. Яйца целы». Элеонора провела пальцами по листу, слыша голос Мари в тексте донесения. Под «Кардиналом» подразумевался Веспер; «яйца целы» означало, что ее рация была доставлена в целости и сохранности.

Сам текст был непримечательный и гладкий – безликий. Его мог передать кто угодно. Нажим на первую букву – визитная карточка Мари – был легче, чем обычно.

Элеонора поискала в сообщении личные проверочные коды Мари – ошибки, которые та была научена включать в передаваемый текст в подтверждение того, что радиограмма пришла именно от нее. Она знала, что «обманный» код Мари – «п» на месте тридцать пятой буквы, но это донесение было не настолько длинным. Также в нем не содержалось ни одной «о», которую следовало заменить на «а» – подлинный проверочный код Мари. Элеонора проклинала инструктора по кодам: тот перемудрил, пытаясь придумать уникальные проверочные знаки, которые было бы трудно обнаружить. Не сумел подобрать для Мари такие коды, которые можно было бы использовать в любой радиограмме.

Элеонора еще раз внимательно изучила текст донесения. Что-то в нем не то.

– Что думаешь? – обратилась она к Джейн.

Радиотелеграфистка – она носила очки в роговой оправе – прочитала сообщение, перечитала его.

– Не знаю, – медленно произнесла она. Но Элеонора по лицу Джейн видела, что та тоже встревожена.

– Это она? – допытывалась Элеонора. Она вспомнила, какой была Мари в тот вечер на авиабазе Тангмер. Девушка нервничала, словно ее терзали сомнения. Но, конечно, все агенты перед заброской колебались. Боже правый, это же естественно!

– Пожалуй, – ответила Джейн – не твердо, но с надеждой в голосе. – Донесение очень короткое. Может быть, она просто торопилась.

– Может быть, – вторила ей Элеонора, без убежденности в тоне. Кроме недостаточно сильного первого удара по телеграфному ключу, других подозрительных примет не было. И все же что-то ее настораживало.

– Как вы поступите? – спросила Джейн, возвращаясь за свой стол. Ответить Мари необходимо было в течение пяти минут, не позднее. Через Джейн Элеоноре надлежало уведомить Мари о доставке оружия, которое планировалось сбросить в следующий вторник, – чтобы команда Веспера обеспечила прием груза и при содействии местного населения припрятала его для партизан. Но если Мари работает под контролем, эта информация попадет к немцам.

Нужно послать ей сообщение личного характера , подумала Элеонора. О чем-то таком, что известно ей одной. Она колебалась. Эфирное время ценилось на вес золота, и рискованно было занимать его дольше, чем требовалось для передачи самой насущной информации. Но она должна была убедиться, что на связь вышла именно Мари – и что все в порядке.

– Передай, что бабочка у меня. – Это был завуалированный намек на цепочку с медальоном, которую она конфисковала у Мари перед ее заброской. Элеонора догадывалась – хотя точно не знала, – что это ожерелье дорого Мари. Возможно, имеет отношение к ее дочери. Наверняка упоминание о нем побудит Мари отреагировать по-особенному.

Джейн зашифровала и отослала сообщение. Элеонора ждала, затаив дыхание. Прошло две минуты, затем – три. Она представляла, как Мари читает ее послание и мысленно приказывала ей убедить их в том, что радиообмен ведет именно она. Пришел ответ: «Спасибо за информацию». Никакой реакции на бабочку, ничего указывающего на то, что это действительно Мари. У Элеоноры упало сердце.

Но почерк теперь был знаком – сильный упор на первое слово, как у Мари.

– На этот раз похоже на нее, да? – заключила Джейн, надеясь, что Элеонора согласится с ней.

– Да, – ответила та. В учебном центре Мари постоянно внушали не рассказывать о себе, не выдавать факты своей биографии и сведения личного характера. Возможно, отписавшись дежурной фразой, она просто следовала этому правилу.

– И что дальше? – Джейн неуверенно смотрела на Элеонору, спрашивая, должна ли она сообщить радиограммой о следующей доставке оружия.

Элеонора медлила. Девушки-агенты прошли хорошую школу, их обучили всему, что могло им пригодиться. Она просто осторожничает, что на нее вовсе не похоже. Она должна верить, что ее подопечные способны выполнять задания и принимать верные решения. В противном случае ничего не получится, все развалится.

Элеонора стояла перед нелегким выбором. Она впилась взглядом в приемопередатчик, словно и впрямь могла услышать и распознать голос Мари. Элеонора была убеждена, что Мари, несмотря на трудности, с которыми ей пришлось столкнуться в Арисейг-Хаусе, – волевая умная женщина, что за период подготовки ее боевой дух окреп и она в состоянии совладать с трудностями, которые ждут ее в тылу врага. Иначе она никогда не отправила бы ее на столь опасную территорию. Элеонора обязана верить: Мари не допустит, чтобы что-то случилось с ее рацией. Прекращение радиообмена с Мари усложнит выполнение боевых задач. Либо ей сейчас отправят сообщение, либо нет – третьего не дано.

Элеонора с вызовом вскинула подбородок.

– Отправляй, – отдала она распоряжение Джейн. И вышла из комнаты.

Франция, 1944 г.

Мари сидела в одиночестве на чердаке и, коротая часы ожидания до выхода в эфир, старалась не думать о соседстве с немцами, обитавшими прямо за стенкой.

Больше недели прошло с тех пор, как Джулиан привел ее в Рони-сюр-Сен. Больше он не объявлялся, и она частенько думала, где он и что с ним. Крошечная квартирка, где она поселилась, была вполне уютной. В ней имелось два окна: одно, с переднего фасада, выходило на улицу; другое, с заднего, – на канал. Во второе окно сейчас светило предвечернее солнце, отбрасывая причудливые блики на старенькое одеяло, что накрывало кровать.

Как оказалось, немцы не только любили наведываться в кафе на нижнем этаже. Они проживали в этом же здании, в том числе и в соседней квартире, занимавшей вторую половину верхнего этажа; остальные располагались ниже. Когда Мари это обнаружила – однажды поздно вечером, по пути в туалет, что находился в конце коридора, – она подумала, что Джулиан сумасшедший. Или, возможно, ему просто плевать на то, что ее могут арестовать. Но потом она поняла, что эта квартира – идеальная явка: столь вопиющей дерзости немцы точно от них не ждут. И ей доставляло особое удовольствие работать в буквальном смысле у них под носом.