Пэм Дженофф - Пропавшие девушки Парижа [litres]

– По-вашему, это возможно? Мы не в первый раз забрасываем радистов, все вероятности учтены и сто раз обговорены. Даже если какая-то рация будет захвачена, немцам понадобятся кристаллы, шифры и проверочные коды. Ни один стоящий агент, который не зря топчет землю, ничего этого не выдаст.

Или если она не зря топчет землю, подумала Элеонора, надеясь, что Директор прав.

– Если судить по этой радиограмме, у того, кто ее передал, проверочных кодов нет. Но при наличии самой рации и кристаллов, вести с нами радиообмен вполне возможно.

– Тригг, вы гадаете на кофейной гуще. А мы должны придерживаться фактов. – Элеонора частенько жалела, что у нее нет магического кристалла, наподобие того, что она видела в американском фильме «Волшебник страны Оз». С его помощью она смогла бы наблюдать, что происходит с ее агентами. Один раз ей даже приснилось, что она заглядывает в такой кристалл, только изображение в шаре было темным и неясным.

Попыхивая трубкой, Директор откинулся в кресле.

– Даже если вы правы, от меня вы что хотите? Закрыть эфир?

Элеонора медлила в нерешительности. Закрыть эфир – значит оставить агентов без связи с Центром и соответственно без всякой поддержки – бросить их на произвол судьбы.

– Нет, сэр.

– Тогда что?

– Я считаю, что нужно закрыть радиоточку Мари, пока не будет проведена ее полная проверка.

– Но она работает на агентурную сеть Веспера, самую обширную на оккупированной территории. Мы будем парализованы. Придется отменять операции. – Элеонора не без гордости отметила, что за короткий период времени женщины стали играть важнейшую роль в борьбе с нацистами. Еще год назад мужчины твердили, что женщины вообще ни на что не годны, а теперь они не могут без них обходиться. – Если я правильно помню, Тригг, вы утверждали, что ваши девушки способны справиться с поставленной задачей. Я поверил вам, отстаивал вашу идею. – В его голосе слышался упрек. Мужчины тоже допускают ошибки, хотела указать Элеонора. Именно поэтому возникла потребность в создании женского подразделения. Однако за последний год женщин-радисток существенно прибавилось, потому они и оказались виноватыми.

– Они справлялись, сэр. И справляются. – На памяти Элеоноры впервые за долгое время она утратила веру в себя. – Дело не в девушках. Там что-то не так.

– Известия о вашем подразделении дошли до Черчилля. Он чертовски доволен. – В устах премьер-министра это была высокая похвала.

Но проблемы это никоим образом не решало.

– Сэр, ситуация такова, что мы даже не знаем, наши ли агенты получают ту информацию, что мы отправляем. Если нельзя закрыть канал связи, значит, кто-то должен поехать туда и проверить на месте. Лично навестить агентов.

– Полагаю, вы считаете, что отправить нужно вас.

– Да, я хотела бы поехать, – признала Элеонора.

– Тригг, мы с вами это уже обсуждали, – вспылил Директор. – Поскольку вопрос с вашим гражданством до сих пор не решен, я не смогу оформить для вас надлежащие документы. А даже если б и смог, я не послал бы вас в тыл врага. Вы слишком много знаете.

– И все равно отправьте меня, – настаивала Элеонора. Директор заморгал от удивления. Куда девались присущие Элеоноре рассудительность и беспристрастность? В ее голосе сквозило отчаяние. Ей необходимо было своими глазами увидеть, что там происходит, все ли в порядке с ее подопечными. Элеонора, конечно, поняла свою оплошность: она показала свою глубокую личную озабоченность судьбой девушек. И уже по одной этой причине он ей откажет.

– Это исключено, – твердо сказал Директор.

– Я должна понять, что пошло не так. Не хотите послать меня, тогда хотя бы прекратите с ней радиообмен, пока мы все не проверим. – Он не ответил. – Когда я взялась за это дело, вы обещали, что я буду иметь полномочия принимать решения.

– В отношении ваших подопечных – да. Но не в отношении ведения войны, будь она проклята. Эта спецоперация – часть грандиозного плана. Грядет открытие второго фронта, и каждый божий день, в который не была произведена доставка людей и грузов, это упущенная возможность.

– Но, сэр, если информацию о доставке передавать через раскрытую радиоточку, наши агенты и грузы могут попасть в руки врага. Мы обязаны это предотвратить! – вскричала она, и затем ее голос сорвался.

– Я не могу отменить всю операцию на основании ваших неподтвержденных догадок, – заявил Директор. – Сейчас нельзя мешкать, только вперед и вперед. – Он перегнулся над столом и понизил голос: – До высадки остались считаные недели, даже дни. Мы не вправе ни на что отвлекаться.

Элеонора кипела от негодования, силясь сохранять спокойствие.

– Я обращусь в Военное министерство, – пригрозила она, уже не в силах сдерживать себя.

– Через мою голову? – побагровел Директор. В его понимании это было предательством. Потом выражение его лица смягчилось. – Не обратитесь. – Она блефовала, и он это знал. – Тригг, я ведь во многом вас поддерживаю.

А я – вас , хотела напомнить Элеонора, но урезонила себя. Идти против Директора было рискованно. Обратившись в правительство, она привлекла бы внимание тех самых людей, которые изначально считали, что женщинам военные задачи не по плечу, и скептики праздновали бы победу: они оказались правы. Но на карту была поставлена не только ее гордость. От Директора зависело, дадут ли ей гражданство, в котором она остро нуждалась.

Оставалось лишь наблюдать и ждать.

Не сказав больше ни слова, Элеонора кинулась вон из кабинета Директора. В коридоре она бросила взгляд через плечо. Ей хотелось вернуться и умолять, требовать, чтобы он вмешался, что-то предпринял. Но она знала, что Директор будет непоколебим. Даже слушать ее не станет. На него это было не похоже. Неужели он утратил веру в нее? Скорее всего, нет. Просто, очевидно, на него давят, приказывают ускориться с проведением операций. О том, чтобы сбавить темп, по любой причине, даже самой важной, не могло быть и речи.

Вместо того чтобы вернуться в отдел, Элеонора вышла на задворки Норджби-Хауса. Ей хотелось подышать свежим воздухом, но высокие узкие здания вокруг, казалось, душили, надвигаясь на нее. Она ухватилась за пожарную лестницу и принялась взбираться наверх, все выше и выше.

Наконец она поднялась на плоскую крышу. Норджби-Хаус был недостаточно высок, панорама Лондона с него не открывалась, но Элеонора различала макушку купола собора Св. Павла и кусочек Лондонского моста. На переднем плане, словно беспредельный канделябр со свечами, торчали прокопченные дымовые трубы, будто разжигавшие на небе необычайно огненное зарево заката.

Элеонора глубоко вдохнула, наполняя легкие сырым воздухом с неизменной примесью угольной пыли и паров бензина. Она ощутила выброс адреналина, спровоцированный спором с Директором, и ее затрясло от гнева и беспомощности. Элеонора была уверена: что-то идет не так. Ее девочки пропали, остались один на один с врагом, и она не в силах им помочь, как когда-то не сумела помочь сестре. Но никто, даже Директор, не желает ее слушать.