Мэтт Хейг - Трудно быть человеком [litres]

– Не знаю. Там слишком много личного. Такой у меня был период. Я жила в потемках. Это было, когда ты… ну, ты понимаешь. Теперь всё позади. Я чувствую себя другим человеком. И даже муж у меня как будто другой.

– Напиши что-то еще.

– О, не знаю. Где взять идею?

Я не стал говорить, что у меня уйма идей, которыми я мог бы с ней поделиться.

– Мы уже сто лет этого не делали, правда? – сказала Изабель.

– Не делали чего?

– Не говорили. Вот так. Такое чувство, будто у нас первое свидание или что-то в этом духе. В хорошем смысле. Мы как будто знакомимся друг с другом.

– Да.

– Боже мой, – мечтательно проговорила Изабель.

Она опьянела. Я тоже, хотя не допил еще и первого бокала.

– Наше первое свидание, – продолжала она. – Помнишь?

– Конечно. Конечно.

– В этом самом ресторане. Только тогда он был индийский. Как его?.. «Тадж-Махал». Ты предложил его, когда мы договаривались по телефону, а меня не особенно порадовал вариант посидеть в «Пицца Хат». В Кембридже тогда не было даже «Пиццы Экспресс».

Бог мой… двадцать лет. Не верится, да? А еще говорят, что память сжимает время. Тот день запомнился мне навсегда. Я опоздала. Ты прождал меня час. Под дождем. Мне показалось, это так романтично.

Изабель устремила взгляд вдаль, как будто двадцать лет материальны и их можно увидеть, сидя за столиком в углу зала. А я смотрел в ее глаза, блуждавшие где-то в бесконечности между прошлым и настоящим, счастливые и печальные, и отчаянно хотел быть человеком, о котором она говорит. Тем, кто двадцать лет назад не побоялся дождя и промок до нитки. Но я не был этим человеком. И никогда им не буду.

Я чувствовал себя Гамлетом. Я не имел ни малейшего понятия, что мне делать.

– Наверное, он любил тебя, – сказал я.

Изабель очнулась от грез и внезапно насторожилась.

– Что?

– Я, – исправился я, не поднимая глаз от медленно тающего мороженого с лимонным ликером. – И я по-прежнему тебя люблю. Так же, как и тогда. Просто, понимаешь, я смотрел на наше прошлое как будто со стороны. С расстояния времени…

Изабель протянула руку через стол и сжала мою ладонь. В тот миг я мог вообразить себя настоящим профессором Эндрю Мартином, так же как садовник из телевизионного сериала мог вообразить себя настоящим Гамлетом.

– Помнишь, как мы сплавлялись по речке Кэм? – спросила она. – Когда ты свалился в воду… господи, мы были совсем пьяные. Помнишь? Когда мы еще жили здесь, до приглашения из Принстона и переезда в Америку. Весело было, да?

Я кивал, но чувствовал себя неуютно. Кроме того, мне не нравилось, что Гулливер так долго один. Я попросил счет.

– Слушай, – сказал я, когда мы вышли из ресторана, – я чувствую, что обязан кое-что тебе рассказать…

– Что? – спросила она, глядя на меня. Она ежилась на ветру и держала меня под локоть. – Что такое?

Я глубоко вдохнул, наполняя легкие и надеясь почерпнуть смелости в азоте или кислороде. Я мысленно проговорил то, чем предстояло поделиться.

Я не отсюда.

Вообще-то я даже не твой муж.

Я с другой планеты из другой солнечной системы в далекой галактике.

– Дело в том… понимаешь, дело в том…

– Думаю, нам лучше перейти на другую сторону, – сказала Изабель, дергая меня за рукав. По тротуару навстречу нам двигались два силуэта – орущие друг на друга мужчина и женщина. Так мы и сделали: стали переходить улицу под углом, отражающим соотношение скрытого страха и поспешного бегства. Этот угол, как и везде во Вселенной, составлял 48 градусов относительно прямой, по которой мы двигались раньше.

Где-то посредине пустой дороги я обернулся и увидел ее. Зои. Женщину из больницы, с которой мы познакомились в мой первый день на этой планете. Она по-прежнему кричала на громадного, мускулистого, бритоголового мужчину. На лице у мужчины была татуировка в виде слезы. Я вспомнил, как Зои признавалась, что любит жестоких мужчин.

– Говорю тебе, ты не прав! Это ты сдвинутый! Не я! Но если тебе нравится разгуливать в виде такой примитивной жизни, на здоровье! Делай как знаешь, идиота кусок!

– Соска замороченная!

И тут она увидела меня.

– Это вы, – сказала Зои.

– Ты ее знаешь? – шепотом спросила Изабель.

– Боюсь… что да. По больнице.

– О нет.

– Пожалуйста, – сказал я мужчине, – ведите себя прилично.

Тот уставился на меня. Его бритая голова вместе с остальным телом приблизилась ко мне.

– А тебе какое дело?

– Мне, – сказал я, – приятно видеть, когда люди ладят между собой.

– Ты кто вообще такой?

– Пожалуйста, уймись, – бесстрашно сказала Изабель, – и оставь людей в покое. Серьезно, если поступишь иначе, утром об этом пожалеешь.

Тут он повернулся к Изабель, схватил за голову и сжал щеки, нарушая ее красоту. Ярость вспыхнула во мне, когда он сказал:

– Пасть закрой, сучка, тебя никто не спрашивал!

Глаза Изабель округлились от страха.

Уверен, тут можно было предпринять что-то рациональное, но моя рациональность осталась далеко позади.

– Оставь нас в покое, – сказал я, не сразу вспомнив, что мои слова теперь только слова.

Амбал посмотрел на меня и расхохотался. Этот смех заставил меня с ужасом осознать, что я лишен силы. Даров меня лишили. По сути дела, к драке с накачанным верзилой я был готов не лучше среднестатистического профессора математики. А подобная степень готовности, мягко говоря, не обнадеживает.

Он избил меня. Избил по-настоящему. Не сравнить с Гулливером, боль от ударов которого я сам предпочел терпеть. Нет. Будь у меня возможность не чувствовать, как дешевые металлические кольца на кулаке этого мужчины врезаются в лицо со скоростью кометы, я бы ею воспользовался. Я бы сделал это и несколько секунд спустя, когда валялся на земле и получал удары носком ботинка в живот, где быстро растревожилась еще не переваренная итальянская еда. А потом он дал мне по голове ногой – как финальный аккорд. Хрястнул изо всех сил.

После этого не было ничего.

Был мрак и «Гамлет».

Он был ваш муж. Теперь смотрите дальше.

Я слышал, как причитала Изабель. Я пытался заговорить с ней, но до слов было далеко. Искусные подобия двух братьев.

Я слышал, как завывает и молкнет сирена, и понимал, что это за мной.

Вот ваш супруг, как ржавый колос.

Я очнулся в «скорой» и видел только Изабель. Ее лицо сияло надо мной как солнце, на которое не больно смотреть. Она гладила мою руку, как в тот первый раз, когда мы встретились.

– Я люблю тебя, – сказала она.

Вот когда я понял суть любви.

Суть любви в том, чтобы помочь выжить.

А еще в том, чтобы забыть о смысле. Перестать искать и начать жить. Смысл в том, чтобы держать за руку того, кто тебе близок, и жить в настоящем. Прошлое и будущее – лишь миф. Прошлое есть не что иное, как мертвое настоящее, а будущего все равно не существует, потому что к тому времени, как мы добираемся до будущего, оно превращается в настоящее. Настоящее – это все, что у нас есть. Вечно движущееся, вечно меняющееся настоящее. Оно ускользает из рук. Его можно поймать, только отпустив.