Мелани Кантор - Смерть и прочие хэппи-энды [litres]

– И ты не позвонила мне сразу?

– Я знала, что ты будешь волноваться обо мне.

– Почему же? Мне стоит волноваться?

– Нет. Он был великолепен.

– Отлично! – Оливия отпивает шампанское и смотрит на хлебную корзинку. – Во французском багете ведь нет углеводов, верно? А, да и хрен с ним. – Она берет кусочек и начинает намазывать его маслом. – Давай определим значение слова «великолепен», когда оно употребляется по отношению к Гарри.

Я сокрушенно цокаю языком. Оливия никогда не станет хорошо к нему относиться – даже теперь, когда он позвонил мне.

– Похоже, он искренне беспокоился за меня. Был очень добр и заботлив.

Оливия жадно жует хлеб.

– Кто бы мог подумать? Старина Гарри выполз из своей норы и поступает правильно. Вот уж никак не ожидала.

Ее слова звучат так холодно, что, если бы вы могли взять их в руки, они бы немедленно сломались, как тонкие хрупкие льдинки.

– Так где же Мелисса? Бросил и ее тоже?

– В некотором роде.

– Все еще боится обязательств?

Я свирепо смотрю на нее.

– Да брось, – отмахивается она, – сними эти розовые очки. У него проблемы, не так ли? В смысле, давай не будем перехваливать этого придурка. Ему почти пятьдесят, он никогда не был женат, и он поступил с тобой паршиво. Ты горевала несколько месяцев после его ухода. Или забыла?

– Спасибо, что напомнила, – говорю я. – Тебе не приходило в голову, что мы все могли ошибаться? И что теперь он хочет быть со мной? Заботиться обо мне. И я тоже этого хочу!

Оливия морщится:

– Правда?

– Да!

Она удивленно наклоняет голову.

– А, ну да. Не обращай на меня внимания. Прости, прости, прости… – Она закусывает нижнюю губу. – Ах, Джен, я такая пустомеля! И это, наверно, странно выглядит. Как будто я все еще злюсь на него. И мне было странно примерять эти свадебные платья… зная, что тебя там не будет. И… я не знаю… Гарри. Конечно, это хорошо, если он будет рядом с тобой. Я рада, честно. Я ведь знаю, как много этот кусок дерьма значит для тебя!

– Спасибо, – криво ухмыляюсь я. – Не буду спорить.

Официант приносит наши салаты.

Оливия ворошит вилкой свой латук.

– Я просто хочу для тебя самого лучшего, – произносит она, – будь осторожна.

– Знаю. Ты как родитель. Говоришь жесткие вещи, но только в моих интересах.

– Ну, кто-то же должен… Слушай, а теперь посмотрим фото? Нам нужно решить, какое из этих чудесных платьев подходит мне лучше всего.

Мы принимаемся обсуждать каждое платье, пока едим, а потом задумываемся каждая о своем. Оливия прерывисто вздыхает, допивает свое шампанское и заказывает еще бокал.

– Ты довольно много пьешь, – говорю я. – Все в порядке?

– Ты не пьешь. Вот поэтому и замечаешь. Но в любом случае я в порядке. А ты как? Если честно, выглядишь уставшей.

– Это теперь мой постоянный вид. Привыкай к этому.

– Нужно отвезти тебя домой, – решает Оливия.

– Уж лучше я проведу время с тобой, чем стану созерцать свой пупок дома, это точно.

Она откидывается на спинку стула и вытягивает свои длинные ноги.

– Черт, Дженнифер! Все кажется настолько нормальным, что я почти забываю ужасную правду. Как будто мы начинаем верить в альтернативную реальность.

– Может, так и нужно. Лишь бы помогало.

– Верно. – Оливия, слегка улыбаясь, вертит на пальце свое обручальное кольцо. – Письма помогли, не так ли?

– Так и есть. Спасибо. Именно ты вдохновила меня на это.

У меня почти слетает с языка, что завтра я собираюсь с Анной-Марией к целительнице – мастеру рэйки, но затем я снова включаю голову. Я знаю, Оливия наверняка скажет, что я чокнулась, и совсем недавно я вполне могла бы с ней согласиться.

Но что, если я не сошла с ума?

Что, если Анна-Мария – единственная из нас, кто прав?..

Вождение Анны-Марии меня шокирует.

Она подрезает водителя грузовика, да еще и орет на него, как будто это его вина. Он показывает ей средний палец, и она сигналит:

– Пошел ты!

– О Боже, – говорю я, – Анна-Мария, ты чуть не убила нас!

Я понимаю, что все еще хочу жить, потому что погибнуть в аварии вышло бы быстро и не слишком мучительно, но я пока предпочла бы этого избежать.

– Не-а, – легко откликается она. – Я буду жить до девяноста пяти лет. Это написано в моей карте рождения. Жаль, что ты не сделала такую же – ты могла бы лучше подготовиться. Могла бы изменить свою судьбу.

Чуть ранее я уже рассказала Анне-Марии свою новость.

– Большое спасибо, – говорю я. – Но, возможно, тебе стоит получить второе мнение.

Она фыркает, словно я сказала нелепость.

– Тебе тоже. Я имею в виду, врачи не всегда правы.

Я невесело улыбаюсь:

– Именно за этим мы и едем на встречу с Ритой.

– За Риту! – произносит она, как праздничный тост.

Интересно, что Анна-Мария как будто ничуть не встревожена моими новостями. С одной стороны, такая реакция бодрит, а с другой – как-то странно раздражает.

Она заверяет, что все излечимо с правильным целителем. И отказывается признавать, что есть нечто, что не может быть исправлено с энергетической помощью.

Первое, что я должна сделать, – это отбросить негативное мышление, говорит она, и открыть разум.

Я отвечаю, что мой разум полностью открыт.

«Меня не так-то просто одурачить», – сообщает на это она.

Каким-то чудом мы добираемся до Нисдена без происшествий. Мы подъезжаем к обычному ряду террасных домов с сетчатыми занавесками и ржавыми коваными воротами. Анна-Мария пытается припарковать свой автомобиль.

Она проезжает сначала вперед, где много свободного места, а затем сдает назад и резко останавливается, будто и так достаточно потрудилась.

– Приехали, – объявляет она, выключив двигатель.

Багажник машины вызывающе выдается на проезжую часть, как пятая точка Кардашьян. Анна-Мария поправляет боковое зеркало, словно это меняет дело, и выбирается из машины. Я следую за ней по узкой дорожке, вымощенной крупным булыжником, стараясь не наступать на стыки.

К окну рядом с желтой входной дверью прикреплена радужная картинка с надписью: «Здесь живет любовь. И Рита тоже».

Я вздыхаю с облегчением – по крайней мере, у Риты есть чувство юмора.

– Нервничаешь? – интересуется Анна-Мария.

– С чего ты взяла? Я выгляжу нервной?

– О, подруга, – протяжно произносит она. – Это пойдет тебе на пользу. Известно, что Рита лечит даже рак. Если уж она способна на это, то может вылечить что угодно.

Нам открывает крошечная женщина с седыми волосами, и с первых же секунд меня почти сбивает с ног запах ладана.

– Привет, мои дорогие. – Она улыбается и слегка кланяется, сложив руки. – Намастэ.

– Намастэ, – откликается Анна-Мария, поклонившись в ответ.

Я тоже бормочу это слово, но почти неслышно, себе под нос.