Михаил Шифман - Рукопись, которой не было [Евгения Каннегисер – леди Пайерлс] [litres]

Любимый, любимый, любимый! До твоего приезда остается только 16 выходных. Каждый вечер я лежу на диване и разговариваю с тобой. На днях мне приснилось, что ты сидишь у нас на шкафу (!), а я кормлю тебя хлебом с маслом и медом. Мои пальцы липкие – испачканы медом. Иногда мне кажется, что я знаю тебя не три месяца, а многие, многие годы. Руди, помнишь, во Владикавказе ты спросил, хочу ли я, чтобы ты поехал со мной в Кисловодск. И я сказала: «Не надо, нам будет слишком грустно расставаться. Лучше расстаться, пока мы еще не привыкли друг к другу». Оказывается, это еще в тысячу раз труднее. Я не могу не плакать, но я счастлива. Если бы только могли изобрести машину времени, я бы нажала на кнопку и на дворе был бы март. Сегодня все утро пыталась вложить серебряный проводок в гальванометр. В поперечнике он размером всего 0,003 мм. Мне это удалось, но захотелось сделать лучше. И я все испортила. Поистине, лучшее – враг хорошего. Уже десять вечера, а я все еще в лаборатории, с девяти утра! По дороге домой обязательно опущу это письмо в почтовый ящик. Да, дорогой, попроси Дау, если ему будет не трудно, привезти термос на одну чашку для моего отчима. У него язва, иногда он пьет только теплое молоко, а наш термос разбился.

Моя дорогая девочка! Скоро Новый год. Я по тебе скучаю. По ночам я думаю, что март никогда не настанет. Где же взять машину времени? Дау философствует дни напролет. Too much for me [15] Слишком много для меня ( англ .). . Сегодня утром мы ходили с ним в галерею смотреть выставку Джакометти. Изумительные яркие краски.

Я думаю о тебе и на немецком, и на английском, и на русском. И иногда вообще без слов. Но по-русски я говорю слишком медленно, пишу гораздо быстрее. На общие темы я говорю с Ландау по-русски, мы сейчас решаем одну задачу, которую приходится обсуждать на немецком, иначе мы никогда не продвинемся. Задача очень интересна, но туманна, результатов пока совсем немного. В среду мы были приглашены к Венцелям. Дау произвел на них большое впечатление. Вовсе не потому, что его взгляды революционны и отличны от их. Это не редкость. Все уже привыкли и умеют защищаться. Он не пытается переубедить их, а излагает свою систему как постулат, который для него очевиден. «Мой постулат так же хорош, как и ваш», – говорит он, и это поражает их. Паули, Валлер, Венцель и Фаня Московская – все были поражены.

Руди! Я должна тебе это написать. Последние несколько недель каждый вечер у меня поднимается температура до 38 и выше. Не хотелось обращать на это внимание и ходила в лабораторию каждый день. Но однажды утром не смогла пойти. Мне сделали рентген, и он показал, что у меня «плеврит, туберкулез гланд в запущенной стадии и туберкулез легких в начальной». Гланды нужно удалять полностью и немедленно. Думаю, что все это чепуха и через две-три недели снова буду здоровой. Врач сказал, что потом мне нужно будет ехать в санаторий. Но это не так просто. Сначала надо получить разрешение на отпуск в институте. Для этого нужно пройти через формальности: специальная врачебная комиссия и так далее, но я думаю, что при моем диагнозе разрешат.

Моя дорогая девочка! Я хочу быть рядом с тобой. Космические лучи снова сработали: мне кажется, я чувствую твою боль и вижу тебя во сне и наяву. То есть я имею в виду вторую грань тебя. До третьей я еще не добрался. Но уверен, что полюблю и ее. Ландау целыми днями спорит со мной: о физических теориях, о кинофильмах, о классификации женщин, обо всем на свете.

Руди, я пробуду в больнице недели две – больше, чем я думала. Вечно со мной всякие осложнения. Ужасно. Хотя мама и скрывает, я вижу, как она переживает за меня.

Дорогая милая Женя! Я смотрю на снежные горы из окна моей комнаты. Я знаю, мы будем там с тобой вдвоем, ты и я. Все будет хорошо. Привет от Ландау. Он вернется в Ленинград в марте, но чуть позже меня.

Мой дорогой мальчик! Ничто не приходит и не уходит бесследно. Жизнь, любовь – это «векторы». Они имеют не только длину, но и направление. Они динамичны, а не статичны. Каждую минуту что-то теряется и что-то находится. Направления «векторов» меняются. Да? Изменения могут быть большими. После писем от тебя я встречу тебя в марте не такой, какой была бы, если бы их не получала. Думаю, что я тебе даже больше понравлюсь. Руди, эти месяцы и это море чернил между нами что-то означают, да? Мы будем очень хорошими друзьями. Дружба труднее любви. Серьезно, ты меня любишь? О Ландау. Я рада, что он тебе нравится. Уверена, что я никогда не поссорюсь с ним. Он очень «хороший мальчик», маленький мальчик, и я не воспринимаю серьезно ни что он говорит, ни что делает. Это все настолько мальчишеское, что можно только смеяться, как мы смеемся, когда десятилетний мальчишка рассуждает о мировых проблемах, любви и о чем-то в этом роде. У него сердце мужчины (ты понимаешь?), но все остальное от ребенка. На все случаи жизни у него есть теория или классификация. Он очарователен. Я ужасно люблю его как младшего брата. Не могу видеть его несчастным. Дорогой, мне трудно писать, у меня все еще температура.

Моя дорогая девочка из Одессы! Я смотрю на твою фотографию и говорю: «Больше никаких больниц!» Если бы я мог быть с тобой, я был бы нежным, заботился бы о тебе и сделал бы все, чтобы ты забыла о боли. Вместо этого я в Цюрихе. Осталось меньше двух месяцев! Что касается Дау, дорогая, думается, что ты должна относиться к нему немного серьезнее. Конечно, ты права, он любит дурачиться. Но многие его идеи и в физике, и в жизни важны и интересны. Разумеется, я не всегда согласен с ним, но его идеи новы. Многие ведут себя глупо по отношению к нему, потому что он злит их (ему это нравится). Они дают ему почувствовать, что у него нет никакого опыта в жизни, особенно в любовных делах. На мой взгляд, ты должна немного изменить свое мнение о Дау еще и потому, что за эти месяцы в Европе он заметно изменился. Кстати, мы почти закончили с ним статью. Работаем день и ночь. Доброй ночи, крепко тебя целую. Попробую взять на себя часть твоей боли.

Руди! Два дня назад я начала потихоньку работать, хотя врач и запретил. Пока я работаю в другом институте, намного ближе к дому. Ты знаешь, что я очень независима, могу выйти из любого жизненного положения, но болеть я могу только дома с мамой. Когда я больна, а мамы нет рядом, я в отчаянии. Становлюсь избалованной маленькой девочкой. Помнишь качку и шторм на «Грузии»? Там была собачка, с которой мы вместе прятались под лодкой; она смотрела мне в глаза не отрываясь. Тогда наши с тобой глаза впервые встретились и застыли. Я впервые подумала, что, возможно, я для тебя не просто приключение. Нежно целую тебя, дорогой. Не волнуйся, у меня нет бацилл Коха.

Женя, ты должна быть серьезной. Твоя болезнь и так затянулась. Женя, если ты не будешь слушать врачей, ты еще долго не поправишься. Сейчас читаю Чехова по-русски, Fabelhaft! Читаю уже гораздо быстрее, чем раньше, и практически без словаря. Остался только месяц.