Доржийн Гарма - Первые шаги

Но голос сына выдавал алчное нетерпение.

— Не будем терять времени, сынок… — Старик подошел к пещере.

— Ну, как знаете, отец. Но, может, не стоит все-таки? — опять проговорил Галсан, доставая тем временем ремни.

— Ничего, сынок, попробую, — сказал Балдан.

Сын обвязал отца поверх пояса ремнями, и Балдан, тяжело дыша, подошел к темному входу.

— Не бойтесь, отец, я буду крепко держать. Только, смотрите осторожнее, не ударьтесь.

Старику было немного боязно, колотилось сердце, но он не показывал вида — зачем сына волновать? Только сейчас старик узнал пещеру. Глубокая, как колодец, внизу она разветвлялась на два коридора; в одном из них волк устроил свое логово.

В детстве он не раз лазил в эту пещеру и сына тогда затолкнул силой именно сюда. Сейчас старик вспомнил об этом.

Все ниже и ниже спускался он в пещеру. «Сын добр ко мне, заботится, чтобы я не ударился», — успокаивал себя Балдан. Сын действительно крепко держал ремни. Ни он, ни Балдан подумать не могли, что случится несчастье, хотя оба знали: дважды природу не обманешь. В логове притаилась волчица, раненная ночью Галсаном. Страшен раненый зверь, готовый вцепиться клыками в любого. Из глубины пещеры донесся свирепый рык, прервавший размышления бедного старика.

До перевала Тэнгэр-уул было совсем близко. Ветер со свистом сметал со скалистых вершин снег. Тяжелые тучи неслись по хмурому небу и, сливаясь с туманом, закрывали собой перевал. Вдруг на северном склоне горы показалась и тут же исчезла полосатая спина снежного барса. Старик Наянтай провел рукавом по заиндевевшим ресницам. Холодок пробежал по спине. Снежный барс! Как он тут оказался? На этом перевале, в такую пургу! Что делать? Остановиться? Пойти назад?… Нет, отступать поздно. Дороги назад нет.

Заплакал внук. Наянтай оставил верблюда, обошел сгрудившихся в кучу овец и приблизился к мальчику. Тот сидел на коне сгорбившись и тихонько всхлипывал.

— Слезай с коня, Банди. Не плачь. Мужчина не должен плакать. — Старик взял в свои жесткие руки маленькие детские ладошки и стал согревать их своим дыханием. — Это первый в твоей жизни перевал, а ты плачешь. Нехорошо… Ты лучше побегай, побегай!

Мальчик послушно слез с коня и быстро пошел, почти побежал, не выпуская из рук уздечки.

Вьюга усилилась. Ветер прижимал к каменистым склонам кусты караганы. Мела поземка. Она казалась волнистой рекой, подкрашенной еле пробивающимися лучами заходящего солнца. То и дело проносились высохшие комки перекати-поля. Старик увидел: мальчик, ведя за уздечку коня, следит, чтобы овцы не разбегались. И, успокоившись, пошел к верблюду.

«Ну и метель! В такую непогоду не то что семилетний ребенок, даже взрослый может прийти в отчаяние. Снег лезет за ворот, забивается за пазуху, но не тает, видно, тело мое совсем остыло, словно погасшая печь… Да еще пуговица оторвалась. Была бы жива старуха, она бы пришила. Одно название, что живой, — едва дышишь, промерз до костей… Сил совсем не осталось… Но надо идти, надо преодолеть перевал Тэнгэр-уул».

Есть хочется, думал в это время мальчик. Свирепствует пурга, ледяной ветер бьет в лицо, но все-все вокруг так интересно. Дальняя снежная дорога и высокий перевал впереди! Он никогда еще не видел такой злой метели. Зачем это деду понадобилось идти к перевалу — ведь и здесь есть где-нибудь укрытое от ветра место. Но дед говорит: «Нас двое мужчин, так неужели мы не одолеем вьюгу?» Деду семьдесят лет, а он не отступает, уверенно идет сквозь метель. И с ним идет Банди. Разве пристало ему плакать из-за какой-то вьюги, какого-то мороза?

Из головы старика не выходит барс. Только сейчас он вспомнил: здесь, в горах Тэнгэр-уул, испокон веков водились снежные барсы. Нападают ли они на людей и на скот? И старик незаметно перешел к воспоминаниям.

Раньше Наянтай никогда не расставался с седлом — то сенокос, то переезды на отгонные пастбища. И никогда его не покидала мечта зажить спокойно, ни от кого не завися.

И вот наконец эта мечта сбылась: поселился он в теплом доме. Можно сказать, рай наступил, только бы отдыхать. Но вот заболел. Никогда в жизни не знал он никаких простуд, а теперь кашель замучил. Лежит в тепле Наянтай и спрашивает себя: «Смогу ли еще когда-нибудь оседлать коня? Поскачу ли когда в степь?»

Хворь отступила — навалилось другое. Мучительно сидеть одному дома сложа руки. Ешь да спи — не находилось старику дел. Была у него когда-то сторожевая собака, черная, с белым пятном на морде. Состарилась она, одряхлела — так только и лежала во дворе, не могла даже мухи от себя отогнать. Наянтай сравнивал себя с ней. «В нахлебника превратился», — печально думал он.

Однажды в полдень ему почудилось, будто кто-то молодым, звонким голосом сказал: «Буду служить народу до конца своих дней!» Старик удивленно огляделся: в юрте никого не было. Да и во дворе пусто. Банди убежал куда-то. А больше некому. И Наянтай понял: это его собственные слова, сказанные в молодости, в тот день, когда его приняли в партию. Поднялся старик с кровати, взял шапку, стал искать ключи. Действительно, что с ним происходит? Тридцать лет тому назад поклялся служить людям, а сам теперь лежит и ждет смерти, словно дряхлая собака. Но куда пойдешь-то? И какой от него толк? Ведь ему уже семьдесят лет! Только что поднялся после болезни.

Захотелось старику поделиться с кем-нибудь этими мыслями. На худой конец даже с внуком. Но внук убежал куда-то. Вообще-то старику не нравилось, что мальчишка бездельничает. Сам Наянтай с малых лет работал — собирал топливо, пас ягнят — да и сына своего сызмальства приучил к труду. Надо и о внуке подумать. Из баловня и лентяя ничего путного не выйдет. «А что, если взять внука в степь? — подумал старик. — Это ему принесет большую пользу».

Осень выдалась в этом году на редкость теплая. Долго не выпадал снег, медленно увядали сочные желтые травы. Наянтай с внуком поставили свою юрту недалеко от зимней на верхнем пастбище и жили там, не зная забот, до самых заморозков. Хотя Банди и не был ни к чему приучен, деда он слушался, животных любил и вообще помогал как мог.

С первыми холодами старик Наянтай думал перебраться в зимнюю юрту, куда сын еще осенью привез все необходимое — топливо, продукты. Дверь юрты не заперта, можно войти, отдохнуть, приготовить пищу, стоит только отвязать ремень у входа. Таков обычай степей. Это в городе запирают квартиру на несколько замков, да еще держат злую собаку. А на Алтае дверь оставляют открытой — входи, путник, отдохни с дороги, согрейся. Думал старик Наянтай перебраться на зимовье. Но все вышло иначе. Услышал он ночью, овцы блеют, выглянул на улицу. Ночь была теплой, медленно падал снег. Ничто не предвещало беды. Но у Наянтая глаз наметанный. Понял, что с перекочевкой нельзя ни минуты медлить. Вернулся в юрту, принялся будить внука: