Доржийн Гарма - Первые шаги

— Это грех, Галсан. Мне совесть не позволяет так поступить…

И Галсан не нашелся, как возразить ей. Вообще Галсан человек степенный, молчаливый и непьющий. Каждую зиму он отправлялся в аймачный центр или Улан-Батор будто бы лечиться, а на самом деле возил продавать все, что пользуется в городе спросом. Из города привозил товары, которые нужны в худоне.

Нажиться — вот смысл его жизни. Ради своей выгоды он ни перед чем не остановится. Это было хорошо известно другу его отца, нынешнему бригадиру Жамсарану.

— Пристыдил бы ты своего сына. Ведь это Цэцэгма вырастила стадо. Галсан ей совсем не помогал. Уж я-то знаю, но жалею тебя, молчу, — сказал как-то Жамсаран Балдану.

— Зачем так говорить? Что плохого делает мой Галсан? Он что, пьяница или вор? Или обманщик? Всю работу, которую ему в объединении дают, выполняет исправно. Так почему ты все время придираешься к нему? Тычешь мне им в глаза. Чем тебе Галсан не угодил?

— Да, действительно, пока еще он не совершил ничего такого, за что людей отдают под суд. Но ведь у человека должна быть совесть. Кто не печется об общем благе, думает только о своей выгоде, стремится к личному благополучию, такой человек опасен, от него можно всего ожидать. Жадность — отвратительный порок. А ведь это плоды твоего воспитания. Каким хорошим человеком он мог бы стать! Посмотри на его сверстников. Сын Базара — ученый. Дочь Нямы — врач. А какая слава идет о чабанах Далае и Гомбо — на всю страну известны! Ты не давал сыну учиться, забрал его из школы. Никто не хочет, чтобы его ребенок вырос вором. Но у Галсана твоя хватка — не упустит того, что плохо лежит, все к себе тянет.

Старый Балдан не знал, что ответить Жамсарану. Он жалел сына да и не мог самому себе признаться, что сын его — плохой человек.

К полудню почти весь снег на зимовье растаял, от земли поднимался теплый пар. Балдан с невесткой развешивали на заборе дорожки и половики. В защищенном от ветра месте Балдан вдруг заметил трепетные зеленые ростки, которые тянулись к теплым лучам солнца, — первые посланцы весны выбивались из-под земли.

— Эй, Цэцэгма, посмотри, уже трава растет! — радостно вскрикнул Балдан.

Невестка подбежала:

— Где?

Они долго не могли оторвать глаз от зеленых ростков. Тут за спиной, у привязи, послышался звон стремян. Это вернулся Галсан. Видно было, что он очень торопился.

— Что с тобой? — спросила жена, взглянув в его усталое лицо.

— Да так, ничего… Холодный чай есть?

— В юрте, в чайнике.

— Отец, идите сюда! — крикнул Галсан.

Балдан удивленно посмотрел на Цэцэгму и пошел к юрте.

— Цэцэгма, оседлай вороного! — крикнул Галсан из юрты. — Отец, не поедете со мной? Вы ведь давно не уезжали далеко от юрты, не дышали свежим воздухом. Можно разок и прокатиться верхом.

Балдан вспомнил слова Жамсарана: «Поехал бы в горы, посмотрел оттуда на степь». Балдан подумал: «Вот какой заботливый у меня сын! Видит, что отец дома засиделся». Пока он переодевался, Галсан вышел из юрты. Было слышно, как он громко о чем-то спорил с женой, потом голоса стихли.

Старый что малый, быстро радуется, быстро и печалится. Не чувствуя под собой ног от радости, Балдан вышел из юрты. Смирный конь, уже оседланный, стоял у коновязи. Подошла невестка:

— Отец, надо ли вам ехать?

— Съезжу, дочка, проветрюсь. Я же не дряхлый старик, не помру. На далекие горы полюбуюсь, — сказал Балдан, садясь на коня. И заспешил, будто невестка хотела остановить его.

По небу плыла весенняя дымка, с черной земли поднимался пар, весело бежали ручьи талой воды. Привольный весенний воздух был напоен радостью пробуждающейся природы. Отец и сын скакали через холмистую степь, покачиваясь в седлах. На душе старика просветлело, прошла ломота в спине, и казалось, даже боль в ногах, мучившая ночами, отпустила.

Старик был благодарен сыну. В прошлом году померла его старуха. Перед самым летом, пригнав с собой немногочисленное стадо, он насовсем перешел жить к сыну. Исполнилось его давнее желание, и он стал готовить себя к смерти, которая была уже не за горами. Почти не выходил из юрты, присматривал за внуками, варил чай.

Радостно ехать по родной земле. Все ему здесь знакомо. В весенней дымке плывут далекие горы. Северный склон скалы, укрытый от ветра, потемнел, снег в лесу на опушке местами растаял. На этом склоне еще в детстве он пас телят, а там, у подножия синих далеких гор, касающихся вершинами облаков, на террасе в ивовой роще — едва разглядел ее сейчас старческими глазами, — когда-то впервые встретился со своей будущей женой. Воспоминания теснили ему грудь.

Земля, близкая с детства, родной его край. Здесь прошла жизнь, здесь он молился, чтобы бог охоты дал богатую добычу. Степь грелась на весеннем солнце, переливаясь всеми красками. Эти скалы и высокие гребни гор давали ему волчат, подернутая сизой дымкой долина дарила лисиц, а лес, что на северном склоне, никогда не жалел для него соболей и песцов. Сколько раз он охотился здесь тайно и открыто, сколько раз отвозил добычу в город и возвращался, чувствуя тяжесть привязанного к поясу кожаного бумажника! Один бог это знает. Но, конечно, не только охотой жил он. Осенью ходил с караваном, весной работал на лесозаготовках, летом гнал по реке плоты. Увлеченный воспоминаниями, Балдан не заметил, как они подъехали к отвесным скалам. Здесь, у большой пещеры, Галсан остановился. Оба спешились.

Сын вынул из тороков мешок и ремень и стал подниматься к пещере. Отец шел следом. Одышка мешала ему. В молодости он легко поднимался по склонам гор, а теперь пришлось два раза останавливаться, чтобы перевести дух. Сын уже был наверху и, улыбаясь, курил. Отец уселся рядом с ним, тяжело дыша. Около пещеры было тепло и тихо.

— В пещере волчье логово. Слышите, сколько волчат скулит? Если достать, можно выручить хорошие деньги. Крупная добыча! Прислушайтесь, — спокойно проговорил сын и жадно затянулся. Балдан наклонился, вслушиваясь. Судя по доносившимся из пещеры звукам, там было семь-восемь волчат… И правда, большая добыча.

‹Нельзя ее упустить», — подумал Балдан и вслух произнес:

— Да, правда, самое меньшее восемь волчат.

— И каждый стоит пятьдесят тугриков. Это значит четыреста тугриков. Так ведь, отец?

— Да, конечно, сынок.

— Хорошие деньги, но ничего не поделаешь, — вздохнул Галсан, выколачивая трубку о камень.

— Как это ничего не поделаешь? Грех бросать такую добычу… — заволновался отец.

— Грех-то грех…

И тут отец понял: вход в пещеру узкий, сын не протиснется — слишком велик. Только он, отец, сухонький да маленький, может проскользнуть внутрь и достать волчат.

— Ну что ж, я полезу!

— Как можно, отец! — притворно запротестовал сын. — Да нет, лучше не стоит… Вот до чего дожили — вас посылаю в волчью пещеру. Грех это, нехорошо…