Чарльз Мерджендал - Куст ежевики

Первую ночь после свадьбы Паркер провел в баре Гианниса, надуваясь пивом. Утром он заявил Полли, что сделал это намеренно и намеренно будет избегать ее и впредь. Обещание свое он выполнил. После свадьбы они ни разу не спали вместе. И хотя Паркер гордился тем, что держит слово, фактически, через два-три месяца, это ему уже ничего не стоило. Сначала Полли ходила с огромным животом, и вид у нее был крайне непривлекательный. Потом, после рождения Алисы, она непомерно растолстела, такой и осталась.

В возрасте пятидесяти одного года эта туша весила триста двадцать фунтов и могла подниматься и спускаться по лестнице не иначе, как крепко держась за перила.

Паркер жил отдельно. В одном доме, но отдельно. Полли отказалась дать ему развод, и, хотя поначалу Паркер время от времени встречался с другими женщинами, в постели он неизменно оказывался совершенно беспомощным. Он стал смешон в своих собственных глазах. Он перестал лелеять честолюбивые замыслы, возненавидел этот город и Полли, и Алису, и себя, и самого Бога. Постепенно возненавидел и секс, научился обходиться без плотской любви, став наполовину романтиком, наполовину извращенцем.

Сейчас, шагая под дождем, Паркер думал о Фрэн Уолкер. Нравились ему до нее и другие женщины, в основном курортницы. Некоторые бывали довольны, другие шокированы, третьи взволнованы его ухаживанием, как, например, официантка Бетси из гостиницы «Линкольн». Фрэн не походила ни на одну из них. Он осмелился подойти к ней два года назад. Она сразу раскусила его и презрительно рассмеялась ему прямо в лицо. Теперь она не смеялась. Смеялся он — ликование переполняло его, пока он шагал по улице Вязов мимо дома Сэма Макфая к своему уродливому викторианскому особняку на углу.

Когда он вошел, Полли была в гостиной. Она сказала:

— Вытри ноги, Паркер.

— Иди к черту, — ответил Паркер. Он посмотрел на ее громадное тело и подумал, что ненавидит толстух. Неожиданно он громко заржал.

— Что с тобой? — спросила Полли.

— Как будто тебе не все равно!

— Действительно, все равно.

Он измерил ее взглядом, не скрывая отвращения. С тех пор как Алиса стала взрослой, вышла замуж и уехала в Питтсбург, Паркер не считал нужным сдерживаться и соблюдать приличия. Он сел на стул посреди комнаты и стал смотреть в темное окно. Полли спросила, не голоден ли он. Он ответил, что нет. Она сказала, что в воскресенье вечером они приглашены на ужин к судье Маннингу. Он ответил, что в воскресенье вечером будет занят, и улыбнулся затаенно в мокрую темень.

Наконец Берт Мосли встретился с Фрэн Уолкер у аптеки. Он тронул ее за руку, она посмотрела на него и молча пошла дальше.

— Фрэн, — умоляюще сказал он. — Ради бога, Фрэн!

Только тогда Фрэн остановилась. Она шла в церковь и была, по мнению Берта, очень хорошенькой в розовом платьице и шляпке, украшенной цветами. Ее алые губы влажно блестели под полуденным солнцем, светлые волосы мягко обрамляли лицо. Он помнил, что всего несколько дней назад она не выглядела такой юной и невинной. Она, конечно, тоже помнила, и он должен был сейчас что-то сказать.

— Нам надо поговорить, Фрэн. Зайдем куда-нибудь. — Фрэн пожала плечами и повернула в аптеку, часть которой занимал кафетерий. Она села в кабинку в глубине зала. Берт устроился напротив.

— Кофе? — спросил он.

— Да. — Она сняла белые перчатки, расправила их и положила на облицованный мрамором столик. — Послушай, Берт… — Она говорила, тщательно подбирая слова: — Ты не виноват… Все лето на дюнах… И в другое время, и в других местах… Мы оба виноваты.

У Берта было красивое волевое лицо, светлые кудрявые волосы, широкие плечи, мускулистые длинные руки, находящиеся в постоянном движении. Ими он беспокойно шарил по столу, без конца переставляя то сахарницу, то кувшинчик со сливками, то горчицу и кетчуп, передвигая с места на место стаканчик с бумажными салфетками. Подали кофе, и он стал тщательно размешивать черную жидкость, хотя не добавлял ни сливок, ни сахара.

— Гай, — спросил он, наконец, — он отвез тебя, да?

— Да, он был очень любезен.

— Он ничего не сказал?

— А что он должен был сказать?

— Не знаю. Что-нибудь.

— Он сказал, что это его не касается. Он не внес наши имена в свой рапорт. Надо просто забыть об этом.

— Значит, никто не знает.

— Да… — Она взяла со стола перчатки, снова надела их. — Вот только Паркер Уэлк заявился туда, как раз когда мы собирались уезжать. Гай сказал ему, что я приехала с ним, чтобы помочь.

— Паркер ничего не заподозрил?

— Нет.

— Что если он заподозрил… Ты же знаешь этого сукиного сына.

— Еще бы.

Берт отхлебнул кофе. Фрэн вела себя странно, как-то отчужденно, думала о своем.

— Ты уверена? — переспросил он. — Ты уверена, что Гай ничего не сказал и что ты сама не сказала ему ничего лишнего?

— Ему-то что я могла сказать?

— Учитывая, как ты к нему относишься…

— Что ты имеешь в виду?

— Перестань, Фрэн! Перестань, пожалуйста!

— Нет, я хочу знать, что ты имеешь в виду.

— Сам не знаю. — И он, правда, не знал. Но Фрэн иногда так смотрела на Гая и так говорила о нем… Гай ведь знает себе цену. Однажды он взял Фрэн покататься на яхте. Она клялась, что между ними ничего не было. Конечно, Берт верил ей. Но все равно…

— Хорошо, — сказал он. — Хорошо. Ты свободна сегодня вечером? Я заеду за тобой около восьми.

— Нет, Берт, не нужно.

— Но ты же свободна, верно?

— Да, но… — Она поднесла ко рту чашку. Он заметил, как рука у нее дрожит и спросил:

— Это как-то связано с прошлой ночью? Тебе неприятно вспоминать об этом? Если бы не пожар, тебе не было бы неприятно. Но пожар был, и Гай видел нас, и это каким-то образом все изменило. Получается, как будто, я виноват. Как будто, я устроил пожар. После него ты стала избегать меня, Фрэн.

— Нет, Берт, это неправда.

— Правда.

— Нет! Пожалуйста, оставим этот разговор! Прошу тебя! Перестань! — Она со стуком поставила чашку на блюдечко. Кофе пролился на белый мрамор. — Прости… прости, Берт… прости. — Ее глаза наполнились слезами. Закрыв лицо руками, она быстро встала и пошла к выходу.

Берт проводил ее взглядом, потом оплатил счет, вышел на улицу и зашагал к себе домой, в маленькую квартирку над антикварным магазином, что на окраине города. Минуя дорогу, которая вела к порту, он заметил яхту Гая, медленно переплывавшую залив. Берт долго смотрел на нее, поджав губы и рассеянно почесывая за ухом. Ему всегда нравился Гай Монфорд. Гая любили все. Его нельзя было не любить. Но Фрэн принадлежала ему, Берту, она — собственность Берта Мосли, а не Гая Монфорда и никого другого. А такая девушка, как Фрэн, такая раскованная, страстная, всегда готовая угодить — редкость в Ист-Нортоне. Он нашел Фрэн, и он ее не отдаст, потому что эта женщина нужна ему. Когда-нибудь, если его чувство к ней не изменится и если он станет, наконец, зарабатывать приличные деньги, а не жалкие гроши, и сумеет вернуться в Бостон, — тогда, возможно, он женится на ней.