Чарльз Мерджендал - Куст ежевики

После дождя было тепло. Маргрет оставила жакет в каюте и теперь сидела одетая в коричневые шерстяные брюки и клетчатую спортивную рубашку, вытянув перед собой ноги, облокотившись на планшир. Ворот рубашки у нее был расстегнут, брызги блестели на гладких волосах. Она почти все время молчала, порой Гай даже забывал о ее присутствии. Мельком взглянув на ее лицо, подставленное встречному ветру, он понимал ее молчание. Хотя это была ее первая прогулка на яхте, она испытывала трепет, который чувствует бывалый моряк, глядя на бескрайний водный простор и белый парус над головой. Маргрет действительно отдыхала, но при этом она еще и управляла яхтой, наклоняясь вместе с ней и напрягаясь вместе с тугими парусами, — часть этого суденышка и этого сентябрьского дня.

— Я много ездила на лошадях, — сказала она. — Порода — теннессийские иноходцы. Это было почти то же самое.

— Я слышал о них.

— Яхта идет медленнее, а кажется, что быстрее. Я думаю, это из-за ветра.

— Да, из-за встречного ветра.

— И дорога никогда не кончается. Не надо спешиваться, объезжать ямы или остерегаться проезжающих машин…

— Да…

— Ты сразу даешь ей волю. — Она снова замолчала и не произносила ни слова до тех пор, пока они, обогнув маяк Кивера, не вышли в открытое море. Когда город пропал из вида, она сказала:

— Исчезла. Ее уже не видно.

— О чем ты?

— О больнице. До сих пор она была видна.

— Да, я заметил.

— Даже окно Лэрри.

— И это я тоже заметил.

Он, помолчав, сказал:

— Боюсь, я мало о тебе знаю.

— Я родилась не в Атланте, мой отец был преуспевающим страховым агентом, в школу я ходила в Суитбриаре.

— Довольно краткое описание.

— Когда-то я была совсем другой. Но это было так давно.

— Твои родные живы?

— Только сестра и мама. Отец умер.

— Мой тоже.

— Я знаю.

— Да? — он быстро и внимательно взглянул на нее.

— Лэрри рассказывал мне. О твоих родителях. — Она помолчала, провожая глазами крошечный парус на горизонте. — Если бы у нас с Лэрри был ребенок, тогда, возможно, во всем этом был бы смысл. — Она засмеялась, а потом снова молчала все время, пока он вел яхту по узкому протоку между песчаными отмелями. Он убрал паруса и стал запускать маленький мотор, который, как всегда, завелся не сразу, и Гай в очередной раз решил снять его совсем, чтобы зависеть только от ветра и своих собственных рук.

— Запомни на будущее, — сказал он, когда они повернули в извилистый фарватер, который через топи вел к морю. — После открытого моря хорошо пройтись вдоль берега. Это напоминает об оставленной земле. — Он выключил мотор и бросил на мелководье якорь. Они находились в маленькой лагуне, где река становилась шире и до моря было около четверти мили. Над дюнами и высокой травой топи кружили чайки, а вдали виднелась чахлая сосна и сиял на колокольне церкви Святого Иосифа золотой крест.

— Здесь, — сказала она, — это называется топь, а на юге — болото. Ваша топь холоднее, зато менее пугающая. — Она встала и спустилась по лестнице в крохотную каюту. Он последовал за ней, разжег печку, сел на кушетку, где, похрапывая, спал Цезарь, и стал наблюдать, как Маргрет выкладывает сосиски на чугунную сковородку. Ее изящные пальцы выглядели за этим занятием как-то несуразно. Она была слишком молодой и стройной для женщины за тридцать. Перевернув сосиски вилкой из нержавеющей стали, она, не отрывая глаз от шипящего жира, спросила:

— Какая она была?

— Джулия?

— Да.

— Небольшого роста, в веснушках и с рыжими волосами… Она много смеялась, любила ходить под парусами и ловить рыбу — вообще жить. У ее родителей был коттедж за тем мысом. Мы встретились летом. С тех пор прошло много лет. А прожили вместе всего два года.

— Вы любили друг друга?

— Да. Потом — после аварии — ее родители продали коттедж и уехали.

— А ты остался.

— Видишь ли, это мой город. Мне здесь нравится. Я здесь нужен. Ты представить себе не можешь, какое это благородное дело — быть врачом в маленьком городе.

— Ты хотел сказать, что так было. До сих пор. Пока не приехала я. Я имею в виду, все было бы для тебя гораздо проще, если бы меня здесь не было, если бы Лэрри никогда не женился. Вы могли бы вдвоем вспоминать прошлое, и я бы вам не мешала.

— Ты ошибаешься. — Он закурил и хотел объяснить почему. Но вдруг не нашел слов. Он старался не встречаться с ней взглядом и был рад, что сосиски готовы. Они сидели друг против друга на узких кушетках, жуя сосиски и запивая их кофе, который наливали из эмалированного котелка.

— Знаешь, — сказала Маргрет, скармливая Цезарю сосиску и пробуя кофе кончиком розового языка, — знаешь, мне кажется, я плохо понимаю тебя.

— Я простой парень.

— Живешь один в своем доме. Где ты питаешься? Кто ведет хозяйство?

— Три раза в неделю приходит убираться женщина, готовлю себе сам, иногда обедаю в ресторане Пата или в закусочной. Но мне, действительно, нужна домработница, и я уже думал об этом. — Он засмеялся. — Видишь, я простой парень.

— Теперь — может быть.

— Что ты этим хочешь сказать?

— Мне кажется, у тебя страстная натура. Но однажды ты ее подавил.

— Может быть.

— И мне кажется, возвращение Лэрри подействовало на тебя. Ты становишься самим собой.

— Может быть.

— Наверно, я мелю вздор. Так иногда бывает в разговоре. Ты спрашиваешь о чем-то, отвечаешь и не знаешь, что скажешь в следующую минуту.

— Хорошо. — Он снова засмеялся. — В таком случае — мир?

— Мир.

— Пожмем друг другу руки?

— Давай.

Они торжественно обменялись рукопожатием, и Маргрет сказала:

— Я стараюсь полюбить этот город. И «Джулию» тоже.

Она провела ладонью по одеялу и в наступившем неловком молчании резко поднялась, чтобы поставить свою тарелку в крохотную металлическую раковину. Как раз в этот момент встал и Гай, и они оказались зажатыми в узком проходе, каждый с тарелкой в одной руке и оловянным стаканчиком в другой. Они стояли совсем близко, и в первый раз за все это время он заглянул ей в глаза. И увидел там страдание и безысходность, а в самой глубине — женщину. Она была южанкой и любила тепло. И могла легко замерзнуть в Новой Англии.

Она посторонилась. Руки их соприкоснулись — тарелка у нее выскользнула и разбилась. Цезарь спрыгнул с кушетки. Маргрет стала собирать осколки. Гай наклонился, чтобы помочь, и, когда они потянулись за одним и тем же осколком фарфора, пальцы их встретились. Выпрямившись, они снова оказались очень близко друг к другу, и он почувствовал, как пахнут солеными брызгами ее волосы и снова увидел в глубине ее глаз затаенную ласку. Он подумал, что жена Лэрри — очень красивая женщина. Лэрри любил красоту, поэтому и женился на ней.

— Извини, — сказала она спокойно, — за тарелку.