Джен Беннет - Вероятно, Алекс

– Что случилось? – спрашиваю я.

Он неподвижно смотрит в стол, но не на меня. Еще минуту назад парень гоготал и дурачился, а сейчас вдруг будто воды в рот набрал, его челюсть будто окаменела и вот-вот собирается развалиться на куски.

Все неподвижно смотрят на него.

Он ерзает на стуле, сует руку в карман и достает телефон:

– Мама прислала сообщение. Извините, но мне пора.

Не может быть. Старый трюк под названием эсэмэска. Маневр типичного Ловкача-Пройдохи. Он что, собрался применить против меня мой же прием?

– Что случилось? – повторяю я, вставая из-за стола одновременно с ним.

– Ничего, – невнятно бормочет он, – ерунда. Просто маме понадобилась моя помощь. Прости. – Он явно взволнован и думает о чем-то своем. – Спасибо за ужин.

– Заходи в любое время, – говорит папа, переглядывается с Вандой и встревоженно морщит лоб. – Ты здесь всегда желанный гость.

– До скорого, Грейс, – бормочет Портер.

Когда он бросается к двери, я едва за ним поспеваю. Переступив порог, он скатывается по ступенькам крыльца, даже не глядя на меня. Я прихожу в смятение. Вполне возможно, он и в самом деле получил сообщение, но только не от мамы. Потому что в такое состояние его может привести только один человек, и если он ничего не сказал папе и Ванде, значит, это каким-то образом связано с Дэйви.

– Портер! – окликаю его я, когда он устремляется вперед по подъездной дорожке.

– Мне надо бежать, – отвечает он.

И приводит меня в бешенство. Может ничего не говорить моему отцу, но мне!

– Эй! Что, черт возьми, происходит?

Он поворачивается, и его лицо вдруг бледнеет от гнева.

– Решила поиграть со мной в свои грязные игры?

– Что?

Я полностью сбита с толку. В этом нет никакого смысла. Взгляд Портера шарит по моему лицу.

– Ты меня пугаешь. Что-то случилось? – спрашиваю я. – Это как-то связано с Дэйви, да? Он опять что-то натворил? Пожалуйста, ответь мне.

– Что? – На его лице отражается недоумение. Он щурит глаза и качает головой: – Охренеть можно. Я не… Мне надо домой.

– Портер! – кричу я ему в спину, но он даже не поворачивается. И не смотрит в мою сторону.

Я просто беспомощно стою на подъездной дорожке, обхватив ладонями локти, и смотрю, как его фургон возвращается к жизни, едет по улице и исчезает за стеной секвой.

Я строчу эсэмэски.

Звоню.

Опять пишу.

Снова звоню.

Он не отвечает.

С ним пытается связаться Грейс, но тоже безуспешно.

– Я уверена, здесь какое-то нелепое недоразумение, – убеждает она меня, хотя и сама в это наверняка не верит.

Когда Грейс уезжает домой, я воспроизвожу в голове весь разговор на террасе, пытаюсь найти хоть какие-то подсказки и точно вспомнить моменты, которые меня чем-то встревожили. Обращаюсь с вопросами к папе, однако он не в состоянии мне чем-либо помочь. Мне настолько плохо, что я даже спрашиваю Ванду, а когда по выражению ее лица понимаю, что она тоже испытывает к моему плачевному состоянию жалость, то с огромным трудом удерживаюсь, чтобы прямо при ней не разрыдаться. И в этот момент понимаю, что дело мое швах.

– Он сделал вид, что получил сообщение, после рассказа отца, – говорит она.

Я тру глаза, у меня кружится голова. В довершение ко всему мне еще и нездоровится.

– Но почему ничего не сказал мне?

– Мне неприятно тебя об этом спрашивать, – ласково отвечает папа, – но ты не сделала чего-нибудь такого, что могло бы его обидеть? Например, обманула, а он обо всем узнал?

– Нет! – восклицаю я. – Солгать ему?

Отец поднимает руки:

– Я ни на что такое не намекал. Скажи, а он знает о твоем друге-киномане, с которым ты переписываешься по Интернету?

– Мы с Алексом не общались вот уже несколько недель, – качаю я головой. – И никогда не встречались лично. Мне даже не удалось его найти. Он отшил меня, потому что нашел девушку, хотя полной уверенности на этот счет у меня нет. Это неважно. Мы никогда даже не флиртовали. Он всегда был мил. Мы с ним просто друзья, нет, честно.

– Никакой переписки с сексуальной подоплекой или непристойных фотографий, которые могли оказаться в Интернете? – спрашивает Ванда.

– Господи, конечно нет! – восклицаю я, и папа испытывает такое облегчение, что прямо на глазах обмякает.

Вот и хорошо, ты должен мне верить.

– Это я так, для проверки, – говорит Ванда, теперь ведя себя как полицейский на допросе, – а засосы, как я понимаю, тебе поставил Портер, так?

– Да! – резко отвечаю я.

Не специально, просто не в состоянии что-либо с собой поделать.

Мне не нравится, какой оборот принимает этот разговор. Еще чуть-чуть, и она предложит мне сходить к венерологу.

Тем временем папа, с отсутствующим видом уставившийся в экран, на котором идет очередной научно-фантастический фильм, прищелкивает языком, будто что-то сейчас понял, но, когда я обращаюсь к нему за объяснениями, лишь отмахивается.

– Что бы между вами ни произошло, – говорит он с изумленным и будто даже веселым видом, – ты сама, малышка, вскоре все поймешь.

Его слова расстраивают меня еще больше, а если по правде, то даже и злят. Если не может помочь, то зачем вообще что-то говорить?

Я два раза подряд чихаю, а когда папа спрашивает, нет ли у меня простуды, не обращаю на него внимания и отправляюсь к себе в комнату.

Затем включаю телефон и смотрю на него с таким видом, будто от тихого, мелодичного перезвона его крохотного динамика зависит судьба целой планеты.

Жду до двух часов ночи, а когда перезвон все не раздается, поворачиваюсь на бок и с разбитым сердцем неподвижно смотрю в стену до тех пор, пока не проваливаюсь в беспокойный сон.

Когда на следующий день приходит время заступать на смену в «Погребе», я настолько извелась от тревоги, что даже не знаю, хочу видеть Портера или нет. В последнее время я старалась не прибегать к тактике Ловкача-Пройдохи, но при виде его фургона на несколько мгновений застываю в нерешительности и к служебному входу направляюсь далеко не сразу. Наверное, именно так чувствует себя алкоголик, ударившийся в запой.

Наконец я его вижу – в бухгалтерии, в тот самый момент, когда туда приходит Грейс сдать выручку. От его вида все мое тело так напрягается, что я чисто физически ощущаю боль. Грейс с нами здоровается и, добровольно взяв на себя роль миротворца, жалуется на руководство, составившее никуда не годный график обеденных перерыbob, но ни я, ни Портер ничего не говорим. Неуклюжая попытка – об этом и так все знают.

Я так не могу. Ночью даже не сомкнула глаз. Вместо мозгов в голове мокрый песок. У меня наверняка жар, все тело знобит и болят глаза. Причем не у меня одной – странный летний вирус-мутант, который Грейс называет не иначе как заразой, подхватила половина сотрудников музея. Но я физически его игнорирую, потому как должна знать, что происходит с Портером. Должна, и все!