Александра Полстон - Санта–Барбара II. Книга 1

— Ну я не знаю, где они… Они не сказали.

— Вы лжете, Оуэн, — холодно сказал Роулингс — Зачем вы лжете мне? Разве я учил вас в клинике говорить неправду? Помните, что я ваш единственный настоящий друг! Все остальные только прикидываются такими. Если вы не хотите, чтобы вам было совсем плохо, если вы не хотите потерять вашего единственного настоящего друга, я советую вам немедленно сказать всю правду. Куда они подевались? Они ушли вдвоем?

— Но они ничего не говорили!

— Вы опять мне лжете, Оуэн!

Роулингс вдруг переменил тактику. Голос его из жесткого и холодного стал более проникновенным и доверительным.

— Послушайте меня, Оуэн! Если вы не хотите, чтобы с ними случилось что‑то дурное — кстати говоря, это относится и к вам — если вы не хотите, чтобы и с ними, и с вами произошли крупные неприятности, вы должны сказать мне, где они, и немедленно. Вы слышите меня, Оуэн?

Мур грыз ногти, не осмеливаясь поднять глаза на врача. Одеяло он по–прежнему держал в руках. На этот раз уговоры Роулингса подействовали. Мур, низко опустив голову и пытаясь унять дрожь в руках, едва слышно пробормотал:

— Может быть, они пошли к ее отцу?

— Что‑что? — поморщился Роулингс. — Говорите громче, я не слышу. Поднимите голову и скажите внятно, Оуэн, то, что вы хотели сказать.

Мур повернул насмерть перепуганное лицо к доктору Роулингсу и уже погромче сказал:

— Может быть, они отправились в дом отца Келли?

— Ах, вот значит как! — с мстительным удовлетворением воскликнул Роулингс. — Значит мистер Капник повел Келли к отцу?

— Нет, — осмелился возразить Мур. — Сначала ушла Келли, а потом Леонард. Может быть она решила повидаться со своим отцом? Я не знаю.

Мур снова умолк, опустив голову под пронзительным взглядом доктора Роулингса.

Прошло уже не меньше часа с тех пор, как СиСи Кэпвелл получил известие от доктора Роулингса о том, что его дочь сбежала из клиники. Однако до сих пор никаких известий от нее не было, она не звонила и не появлялась. У Софии также не было о ней никаких известий, иначе она бы сразу же сообщила СиСи об этом. Он обеспокоенно расхаживал по гостиной, меряя просторное помещение широкими шагами

Гостиная занимала весь нижний этаж дома Кэпвеллов, от прихожей до трех высоких задних окон от пола до потолка. Они, эти окна, раздвигали перспективу — пределы раскинувшегося вокруг буйствующего зеленью сада. Сейчас внимание СиСи не привлекали ни роскошные цветы, стоящие во всех углах, ни гравюры на стенах, ни роскошные зеркала, которые лукавым загадочным шепотом источали непрерывное приглашение к танцу, к медленному танцу с любимой женщиной. СиСи задумчиво остановился у окна, глядя в полутемный сад. Там ничего не было видно. Постояв немного, СиСи снова стал расхаживать по комнате. Ноги его утопали в роскошных персидских коврах. Он не заметил, как постепенно мысли его от беспокойства о Келли перешли на более широкие вещи. СиСи остановился посреди гостиной и задумчиво посмотрел себе под ноги. Сейчас он стоял на шикарном персидском ковре, когда‑то подаренном ему отцом. Это было больше трех десятков лет назад, но, похоже, только сейчас СиСи понял, почему отец подарил ему этот ковер.

Ткач плетет узоры на ковре не ради какой‑нибудь цели, а просто для того, чтобы удовлетворить эстетическую потребность. Вот и человек может прожить свою жизнь точно так же. Если же он считает, что не свободен в своих поступках, пусть смотрит на свою жизнь, как на готовый узор, изменить который он не в силах. Человека никто не вынуждает плести узор своей жизни, в этом нет насущной необходимости — он делает это только ради собственного удовольствия.

Из многообразных событий жизни, из дел, чувств и помыслов он может сплести узор — рисунок выйдет строгий; затейливый, сложный или красивый. И пусть это только иллюзия, будто выбор рисунка зависит от него самого. Пусть это всего лишь фантазия, погоня за призраками при обманчивом свете луны — дело не в этом. Раз ему так кажется, следовательно для него это так и есть на самом деле.

Зная, что ни в чем нет смысла и ничто не имеет значения, человек все же может получить удовлетворение, выбирая различные нити, которые он вплетает в бесконечную ткань жизни: ведь это река, не имеющая истока и бесконечно текущая, не впадая ни в какие моря.

Существует только один узор — самый простой, совершенный и красивый: человек рождается, мужает, женится, производит на свет детей, трудится и умирает, но есть и другие, более замысловатые и удивительные узоры, где нет места счастью или огромным достижениям — в них скрыта, пожалуй, какая‑то своя тревожная красота.

Некоторые жизни обрывались по вола слепого случая, когда узор был еще далеко не закончен. Оставалось утешать себя тем, что узор хотя бы приобрел какую‑то форму. СиСи сейчас думал о Мэри и о ее безвременной гибели. Именно узор ее жизни оборвался, не будучи доведенным до конца.

Другие жизни, как, например, жизнь Мейсона, составляют такой запутанный узор, что в нем трудно разобраться — надо изменить угол зрения, отказаться от привычных взглядов, чтобы понять, насколько своеобразна и по–своему любопытна такая жизнь.

СиСи полагал, что отказавшись от своего всепоглощающего эгоизма, от погони за постоянным успехом, он может попрощаться с последней из своих иллюзий. С возрастом к нему пришло понимание того, что счастье имело так же мало значения, как и горе — и то, и другое вместе с прочими мелкими событиями жизни вплетались в ее узор. С некоторых пор СиСи словно начал подниматься над случайностями своего существования и почувствовал, что ни безмерное счастье, ни безграничное горе уже никогда не смогут влиять на него так, как прежде. Все, что с ним случится дальше, только вплетет новую нить в сложный узор его жизни. А когда наступит конец, он сможет удовлетвориться только тем, что рисунок близок к завершению. Поначалу известие о гибели Мэри потрясло его до глубины души. Оно в очередной раз напомнило ему о том, что он и сам смертей. Ему стало больно от того, что он уже больше никогда не поговорит с Мэри. Он вспомнил их первую встречу в больнице, вспомнил о том, как она ухаживала за ним, сделав практически все возможное для того, чтобы поднять его на ноги после тяжелой, почти смертельной болезни.

А еще смерть Мэри напомнила ему о том, что все, кто любит, обречены на расставание с любимыми. Одна из странных особенностей жизни заключается в том, что порой вы встречаетесь с кем‑нибудь ежедневно на протяжении долгих месяцев, сходитесь очень близко, кажется, что вы никогда не жили порознь. Но вот наступает разлука, и все идет по–прежнему, как ни в чем не бывало. И оказывается, что знакомство, без которого вы вроде бы не могли обойтись, на поверку вам совсем и не нужно. Жизнь течет своим чередом, и вы даже не замечаете отсутствия этого человека. Но в отношении Мэри это было совершенно не так. Потеря Мэри была для СиСи потерей очень близкого человека. Он словно потерял часть собственной души и вот теперь, чтобы заполнить зияющую пустоту, обращался мыслями к отвлеченным понятиям. Ему вдруг пришло на ум, что жизнь, вероятно, была одной из тех шарад, над которыми ломаешь голову, пока тебе не подскажут ключ к ответу. А потом ты не можешь понять, как же ты сразу не догадался об этом. Может быть ответ был совершенно простой — жизнь не имеет смысла?