Эльмина Отсман - Спорю с судьбой

Я тогда в шутку ответила ему:

— Пока только орден Ленина имею. Но раз у вас в селе так говорят, придется постараться и стать Героем.

…Грустно было уезжать из этих мест, от людей, к которым успела привязаться. Возвращалась вместе с комбайном. Ночью забиралась в бункер, укрывалась брезентом — чем не спальня? А днем, сидя на платформе, смотрела на убегающие поля, леса, города и деревни. Украинские хаты сменили деревянные срубы, тянулись русские степные просторы, леса. Какая большая страна наша и сколько труда надо вложить, чтобы вырастить хлеб на этих необъятных полях, сколько надо машин, чтобы убрать урожай!

Когда проезжала мимо белорусских полей, невольно огорчалась — случалось, люди на них еще вручную убирали хлеб. Мне бы с моей машиной на эти поля, убрали бы быстро, тем более что погода стояла солнечная, сухая. Обидно, что в такие горячие уборочные дни я бездействовала.

А в Эстонии меня снова встретил дождь. От Тарту до Вильянди все восемьдесят километров проехала на комбайне. Только один день побыла со своим сыночком и — снова в поле.

В ту уборочную мы с комбайном, бывало, по суткам не расставались. По шуму мотора могла определить, как работают его механизмы. Нормально ли чувствует себя машина или ей нужна моя помощь. Она стала для меня как бы живым существом. Мы с ней работали в одном ритме. И хотя позже других включились в уборку, заняли второе место в районе.

Самой большой наградой за все напряжение последних месяцев было возвращение Алекса из армии. Смотрела на него и не верила, что вот он снова рядом со мной. Не надо больше ездить к нему на свидания, ждать, не надо больше встречать и провожать.

Но как ни хотелось, не могла всю целиком посвятить ему себя. Те дни были буквально расписаны по часам. Когда не работала на комбайне, отвечала на письма избирателей, проверяла, выполнены ли мои ходатайства за них, вела прием населения. Много времени и сил отнимали и обязанности председателя профсоюзного комитета: подходила пора подготовки отчетно-выборного собрания.

Чувствовала, что Алекс неодобрительно относится к моим частым уходам из дому, Он, правда, ничего не говорил, но всем своим видом показывал, что недоволен. Бывало, подойдет к кроватке маленького, смотрит на него долго, когда я уже в дверях, бросит:

— Ты не задерживайся очень. Мы ждем.

Сколько раз говорила себе, вернувшись из очередной поездки и ставя чемодан в коридоре: «Все! Больше долго никуда не поеду». А через некоторое время снова собиралась в дорогу.

Так было и в тот раз, когда я вернулась из Москвы с сессии Верховного Совета СССР. Дома меня с нетерпением ждали двое мужчин — маленький и большой. Самые красивые, такие родные и необходимые! Побыть бы мне с ними подольше, но уже через два дня вызвали меня к директору МТС: от нашей МТС двое должны были поехать на уборку целинного урожая.

— Решили послать лучших, — сказал директор. — Тебя и Пээтера Хоопа.

Алекс в то время работал со своей бригадой в деревне. Сын оставался с моей мамой. А я в городе спешно готовила комбайн к очередной уборочной. Мы должны были встретиться в воскресенье, я ждала этого дня и боялась: как примет Алекс мое согласие ехать на целину? Ведь это разлука не на несколько дней, месяцы мы не увидим друг друга.

Грустное это было воскресенье. Мы вышли погулять. Муж не уговаривал меня остаться. Только когда узнал, что я отправляюсь завтра в ночь, тяжело вздохнул. Его настроение передалось и мне. «Может быть, отказаться? Ну, что, на мне свет клином сошелся? Не найдут замену? — думала я. — Вот сейчас дойдем до того дерева, и я скажу ему, что никуда не поеду». Но мы доходили до этого дерева, и до другого, а я так ничего и не говорила. Слова как бы застревали в горле. «Предположим, я не поеду. Останусь. Но не превратится ли потом стремление к личному счастью, покою в постоянную привычку? Конечно, ничего страшного не произойдет. Сколько женщин работают в меру своих сил, а все богатство своей души отдают мужу, семье, детям. И никто не осуждает их за это. Почему же я все время рвусь куда-то? Откуда у меня это?» Вспомнилась наша жизнь в деревне, когда отец никак не мог достроить собственный дом, но по первому зову спешил помогать чужим. Вот это откуда. Так и я сейчас готова все бросить и ехать за тысячи километров на восток помогать людям убирать урожай.

Странное дело, я никогда не чувствовала себя чужой в незнакомых местах. Мой дом. В это понятие я вкладывала не только привычное — четыре стены, своя семья. Для меня и степи Украины, и Казахстанская целина тоже были домом — Родиной. Я просто считала своим долгом поехать туда, где была необходима. Не могла поступать иначе. Вот почему я так и не сказала Алексу, что остаюсь.

…Целина в то время была у всех на устах. Как магнитом притягивала она к себе молодых людей, желающих попробовать силы на настоящем деле. Вся страна следила за подвигом целинников. Газеты, радио сообщали о целинных буднях. Города рапортовали, сколько человек, сколько тракторов, комбайнов и других материалов отправили они на целину. За три года начиная с 1954-го, с первых борозд на веками нетронутой земле, покрытой ковылем, было освоено тридцать шесть миллионов гектаров. Привыкшая к маленьким, окруженным лесами и кустарником полям, на которых только успевай поворачиваться, я не могла себе представить эти бескрайние пространства. Вспомнила, какую огромную радость испытала в степных просторах Украины, когда не нужно было думать о том, что возможна остановка из-за подвернувшегося камня или придется поворачивать назад, потому что пора переходить на другое поле. А там, на целине, наверное, чувствуешь себя, как в море, когда тебя не покидает ощущение, что ты вот-вот достигнешь горизонта, а он все так же от тебя далеко.

Нас с Пээтером командировали в совхоз «Псковский». Уже одно название говорило о том, что здесь поселились наши соседи, псковичи. «Московский», «Киевский», «Ленинградский», «Харьковский» — такие названия давали поселенцы своим совхозам, и они служили напоминанием о городах и местах, откуда поселенцы прибыли.

На центральную усадьбу совхоза мы добрались в самый разгар уборочной. Странное она произвела на меня впечатление. Непривычно было видеть среди необъятной степи дома из свежевыструганных досок. Дома стояли в ряд, похожие один на другой, как близнецы. Вокруг — ни деревца, ни кустика. Но жизнь здесь, как и везде, шла своим чередом. Перед домами сушилось белье. Дети играли здесь же.

Как быстро люди обживаются на новом месте! Переселились за тысячи километров, поменяли привычную зелень лесов, голубизну озер на бурые, желтые, выжженные солнцем степи. И пустили новые корни. «Труд привязывает к земле, к месту. И не только труд, — думала я, — но и сознание, что твой труд нужен людям». И для меня Эстония, Вильяндиская МТС, колхозные поля стали дóроги. Я не только вложила в них много труда, я знала, что мой труд, сначала на тракторе, потом на комбайне, был необходим, он освобождал моих земляков от тяжелых работ, вселял в них уверенность в завтрашний день, делал их счастливее и богаче.