Татьяна Свичкарь - Мед багульника [сборник]

Это было так банально, что напоминало слышанный от бабушки романс.

Конечно, она была не молодая, а он — не злодей. Напротив, его любили. Сотрудники на работе любили, мать, и вообще — женщины. И он любил — красивые вещи, саму красоту.

— А я уже никогда не буду такой, — думала она, — Только старой и некудышней. Так что не трать на меня силы, Ангел… Давай, мчи к нему…

Она шла, и тень летела за ней, и у этой тени были крылья.

У фонаря она остановилась. И обернулась. Что-то призрачно засветилось, пошло переливами, засверкало. Она любила Новый год за это сверканье — мишуры, игрушек… Ожидание чуда.

Ангел смотрел на нее, и теперь он не был печальным. Он слегка улыбался. Наверное, потому, что она не верила, что он ей явился, и все приглядывалась к его крыльям. Крылья были большие, изогнутые и напоминали лебединые.

— Я сделаю тебе подарок, — услышала она, — Потому что ты никогда его не проклинала. Даже в мыслях. И желала ему добра: для него, не для себя.

Ей показалось — это ее дыханье в морозном воздухе вдруг завихрилось, сгустилось и… Между ними стояла девушка. Длинные темные волосы, густые брови, яркие зеленые глаза.

— Это…

— Твоя душа, — сказал ангел. — Она у тебя молодая.

Девушка была в модной короткой курточке и мини-юбке.

— Он сейчас здесь — сказал Ангел, указывая крылом на светящиеся окна кафе. И велел девушке, — Иди.

Она увидела с улицы — все столики были заняты. Он сидел у стойки бара. Смуглые пальцы, бокал вина.

Девушка вошла и, не торопясь, направилась к бару. Его соседи в это время поднялись. Она села с ним рядом.

Он посмотрел на девушку. Удивительные глаза у нее… Он не мог подобрать слов… Ласковые…

— Будете коньяк? — спросил он.

Она улыбнулась и кивнула. И просто было ему с ней. Так бывает с человеком, в присутствии которого, говоришь, не: «Я» и «Ты», а «Мы».

Она коснулась его руки, и это было как в том сне, который снится нам два-три раза в жизни. Восторг соединяется с удивительным покоем: и смерти нет, и страха нет, и мы в земле обетованной. Просыпаясь, мы плачем как дети — нам жаль возвращаться.

… Они с Ангелом смотрели на эту пару с улицы.

— Что мне делать? — спросила она.

— Ступай, пусть сегодня она говорит с ним, — сказал Ангел.

… Он не помнил, сколько времени прошло. Никого не было рядом с ним. Но девушка… Она ведь приходила? Да, и с нею он испытал ощущение: ему дано что-то высшее, ради чего человек приходит на землю.

Он вышел из кафе, и не знал куда идти. Снег летел крупными хлопьями. Он шел туда, где часто бывал в последние месяцы.

Старый дом на темной улице. Светилось одно окно, на втором этаже. Он поднялся по лестнице, своим ключом отпер дверь.

В комнате горел ночник, в виде человечка. с крыльями и фонариком, парящего над земным шаром.

В постели спала женщина. У нее было такое усталое лицо, как будто она всю жизнь держала этот фонарик над Землею. Но…, - он склонился, и поцеловал ее руку, узнавая, — Не было другой такой в этой жизни. Потому что на Земле — все кончается. А она обещала — вечное…

…Вечер позднего октября. Дождь и холодный ветер — классическое сочетание для того, чтобы оценить уют тёплой постели.

Но Лиза сказала:

— Дорогой, коньяк совершенно кончился. Не наберётся даже чайной ложки. И кофе на исходе.

Эту её многолетнюю привычку — вечернюю чашку кофе с коньяком, медленно выпиваемую перед телевизором, попытался свести на нет врач районной поликлиники.

— Когда человеку под восемьдесят, любая доза алкоголя…

— Когда человеку под восемьдесят, его уже ничем не напугаешь, — смеялась Лиза. — Уже не остаётся страхов — чудесное время! И мы за это выпьем, доктор!

Она собственноручно наполнила две хрустальные рюмки.

Прощаясь, врач поцеловал у неё руку.

Роман уже привык к необычности Лизы. Когда родители оставили его, десятилетнего, на её попечение, чтобы без помех делать карьеру в Москве, он в первый вечер горько ревел, тоскуя по маме. Лиза сказала, остановившись в дверях его комнаты:

— Завтра запишу тебя в кружок бальных танцев.

— На кой чёрт?! — возмутился он со всей искренностью детского горя.

— Чтобы ты проводил вечера в объятиях красавиц, а не слезах и соплях, — ответила она.

— А ты? — он имел в виду, зачем ему красавицы, когда есть Лиза.

— А мне нужен настоящий кавалер, а не такое вот недоразумение, — сказала она.

И он пошёл, и старался изо всех сил, осваивал все эти «па» сперва у станка, а потом в середине зала. Он ни за что не хотел выглядеть ничтожеством в глазах Лизы. А затем пришёл успех, они с партнёршей Наташей кочевали с конкурса на конкурс и почти неизменно выигрывали. Ему улыбалась карьера танцовщика, но подошло время армии.

Провожая и крестя его на дорогу, Лиза сказала:

— Надеюсь, у тебя хватит доброты вернуться живым.

— Доброты? — удивился он.

— Ну, ты же понимаешь, что без тебя моё существование теряет всякий смысл.

А когда он вернулся, и простреленная в Кандагаре нога сказала танцовщику в нем— «свободен», Лиза чуть ли не с ужасом спросила:

— Надеюсь, ты не пойдёшь в контору перекладывать бумаги?!

После долгого восстановительного лечения он стал работать в «службе спасения».

…«Стекляшка» была прямо перед домом — дорогу перейти. Её построили недавно. Выпилили громадные тополя, в июне затопляющие парк болотом белого пуха, танцплощадку увенчали куполом, празднично переливающимся по вечерам, облезлые «Лодочки» и драных лошадок заменили на «Орбиты» и «Русские горки», а у входа в парк появилось это самое кафе «На огонёк».

На его открытой площадке в хорошую погоду все места были заняты. Внутри же было тесно: всего-то шесть столиков, да и душно.

Летом Роман здесь не бывал, — толпа не влекла, а осенью стал заходить. Если вдруг выяснялось, что дома нет чего-то необходимого. Или он знал: нынче не заснуть. Нечасто такое бывало. Чёрный спрут необъяснимого ужаса подбирался к нему считанные разы, но тогда уж — не жди пощады.

Спасатель по работе своей, в такие минуты «вытянуть» самого себя он не мог. Последний раз это произошло после редкой в их тихом городе аварии, когда две легковушки буквально сплющили друг друга, и тот свет одновременно принял пятерых. Парней спасателям пришлось извлекать из искорёженных кузовов. А девчонку выбросило через ветровое стекло. Пацанку лет пятнадцати в джинсовом костюмчике. Её увезли почти сразу, но еще несколько дней, с отчётливостью стерео картины, он видел её, будто уснувшую на раскалённом асфальте. И сразу, против воли, вспомнил он Афган, когда смерть была хозяйкой их судеб.