Клара Фехер - Желтая лихорадка

— Опять ты?

— Опять?! — возмутился Норберт. — Так ведь с тех пор уже три года прошло!

— Боже, как летит время! Ну, вползай, старикан. Интересно, во сколько твой визит обойдется мне на этот раз. Вы посмотрите, как он элегантен! Что, сопутствует удача?

— Не жалуюсь.

— Значит, я могу отнести данный визит исключительно на счет твоих родственных чувств?

— Вполне. Но хотя бы водочки-то глоток у тебя найдется?

— И не один! И колбаска, и перчик маринованный. Мало того, можешь переночевать у меня ночки две, а то и три.

— Увы, завтра же утром должен уехать. Много, очень много дел. Пришел только за пишущей машинкой.

— За какой еще машинкой?

— За «ундервудом». На которой я труд свой ученый писал — о социалистическом этикете. Помнишь?

— Разумеется! Помню даже, как ты печатал на ней документы якобы конторы каменного карьера. Истребуй машинку в суде, ведь ее приобщили к делу как «вещдоказательство».

— А! Совсем вылетело из головы! — пробормотал Норберт Жилле. — Я почему-то считал, что она у тебя осталась. Извини за промашку. Как это я запамятовал? Фантастика!

— Не бери в голову. Пустяки.

Но Жилле помрачнел, огорчился. Ведь последнее время у него все так хорошо складывалось. Кремпельс в самом деле жил так, как рассказал Пацауэр, и даже лучше. Когда Норберт Жилле явился с визитом, у Кремпельса суетилась съемочная группа с телевидения. Какой-то молодчик вертел его то так, то эдак, чтобы поэффектнее усадить за письменным столом на фоне книжных полок. Потом этот кадр все равно пришлось вырезать, поскольку выяснилось, что герой Сопротивления на книжной полке возле стола держал только порнографическую классику. Молоденькая девица припылила физиономию Кремпельса коричневой пудрой. Множество людей без толку суетились по комнате. Госпожа Кремпельс внесла на большущем подносе тарелку пончиков и черный кофе. Кремпельс представил Норберта Жилле одному из главных распорядителей: «Мой друг, отличившийся в Сопротивлении, бывший генерал и заместитель министра». «Сейчас будем снимать, — ответил на это распорядитель, — только я вас прошу: в полном соответствии со сценарием». — «Тогда приходи, Норберт, завтра… Нет, не завтра, завтра у меня лекция для новобранцев. Послезавтра — тоже не годится: я обедаю у Пацауэров. Может, во вторник?»

Во вторник они все обсудили. Кремпельс сказал, что рукопись нужно сделать в трех экземплярах, на машинке. Поэтому Норберт и приехал в Харшаштаню. Теперь все зависит от машинки…

— Угу, ясно. А позволь полюбопытствовать, о чем ты собираешься писать?

— О чем? Да у меня уже все написано. О моем прошлом. Ты что же, не помнишь, что я был генералом и заместителем министра? Да я почти в одно время с дебреценским правительством приехал в Будапешт, и мои заслуги в мирных переговорах признаны всеми.

— И это ты мне рассказываешь? — изумился Эден.

— Нет. Просто так я пишу в своей книге.

— Ну тогда другое дело, сэр! Потому что я собственными ушами слышал, как ты в сорок пятом излагал свою «Оборонительную позицию ежа». Чтобы отсидеться некоторое время, пока существует новый строй, и постоянно атаковать государственный аппарат, поскольку нынешние чиновники настолько глупы и неграмотны, что не умеют даже расписаться…

— Ну, такого я, допустим, никогда не говорил. Я всегда был реальным политиком, и у меня есть достойные свидетели, которые подтвердят, что я принимал участие в движении Сопротивления.

— Не выдумывай чепухи! Младенец — и тот не поверит околесице, которую вы там несете в своих мемуарах. Тоже мне участник Сопротивления! Смех, да и только! Твой Паланкаи сбежал на Запад с фамильными драгоценностями и вернулся, только когда промотал все до последнего медяка. Сколько ты платишь его превосходительству Арманду Карлсдорферу за то, что он рассказывает тебе байки для твоих «мемуаров»?

— Я? Это он платит мне, что я вставляю его имя в эпизоды Сопротивления! Поскольку затем он сможет написать свои собственные мемуары, ссылаясь в них на мое свидетельство… Эден, а ты не хочешь, чтобы я упомянул в своей книге и о тебе? Как родственнику сделаю скидку. В конце концов, ты же вполне мог участвовать в Сопротивлении.

— Ни в коем случае! Помнишь, как я тебя от каменного карьера отговаривал? Сиди и не высовывайся!

— Уверяю тебя, на сей раз дело совершенно чистое, без всякого риска.

— Тебе видней. А машинку возьми напрокат.

— Очень дорого.

— Сколько просят?

— Не знаю. Наверняка не меньше двух сотен в месяц. Да еще залог.

— Ладно. Получишь у меня ужин, завтрак, сухой паек на дорогу и бутыль вина. Билет на поезд и тысячу форинтов — оплатить прокат машинки. После этого мы друг друга не знаем.

— Мальчик мой, я пришлю тебе экземпляр своей книги с дарственной надписью!..

— Буду счастлив.

За ужином Геза сообщает:

— Я сегодня был у главного редактора «Новостей терапии». Она ждет тебя.

— Меня?

— Тебя, — повторяет Геза и едва заметно улыбается. — Мария Орлаи.

Нож падает у Агнеш из рук.

— Орлаи? Она здесь? Дома?

— Да.

— А я и не знала. Я думала, она где-то в Индии. Или в Южной Америке.

— Когда тебе заниматься светскими сплетнями! Уже два месяца, как вернулась.

Агнеш пропускает мимо ушей иронию.

Это же замечательно! Она снова увидится с Марией. Сколько лет она могла только из газет узнавать о ней!

Орлаи сделала блестящую научную карьеру. Мария Орлаи прочитала лекцию в нью-йоркской больнице «Маунт Синай». Марию Орлаи пригласили в Колумбийский университет. Орлаи избрана почетным доктором университетов Беркли и Нью-Дели. Орлаи совершает поездку по Индии, Австралии, Бразилии. Мария Орлаи — директор Института эндокринологии, президент Терапевтического общества, член-корреспондент Академии наук, депутат парламента… Теперь Мария Орлаи так далеко и высоко, что о ней можно только прочитать в газетах или услышать по радио. Так вот и разметала их жизнь в разные стороны. Может, если бы Агнеш заглядывала к ней хоть изредка… А и в самом деле, почему она не навещала ее? Мария-то в тысячу раз больше занята…

И по сердцу Агнеш разливается тепло. Радость воспоминаний охватывает ее. Откуда-то из глубины памяти выплывает внимательное, серьезное лицо Марии — она обследует больного; а вот лицо задумчивое — это она склоняется над микроскопом; приветливо-дружеское — она спрашивает: «Понятно? Справишься? Есть хочешь? Не очень устала?» — и решительно-отчаянное лицо, когда она стоя сносит побои озверевшего нилашиста [21] Нилашист — член венгерской фашистской партии (1938–1945). Жилле. Вот Мария Орлаи показывает умирающему Иштвану Ачу чужого младенца, чтобы хоть на миг порадовать его. Мария знала, что в ту ночь Аги не выдержит, если останется одна, и позвала ее к себе в кабинет: «Давай посидим, поговорим, выпьем кофе. В такую ночь невозможно заснуть». Орлаи — пример, идеал для нее… Неужели после стольких лет разлуки они снова встретятся?